конечно, правы, мадам, – чуть склонив голову, произнёс Ганц, обращаясь к матери возлюбленной. – Но Ленитина очень увлечена живописью и надеялась получить больше навыков в пансионе матери Мадлон.
– Твоя правда, Ганц, – кивнул глава семьи. – Но ты сам себе противоречишь. Не ты ли минутой ранее яростно желал забрать невесту?
– Да, желаю. Я помню, что Вы обещали мне её руку после следующего дня рождения. Но зачем так долго ждать? Ещё почти два месяца! Я могу обеспечить своей жене достойную жизнь уже сейчас. И даже нанять для неё учителя живописи, если она того пожелает.
На некоторое время в гостиной воцарилась тишина, отчего стук мелких капель дождя в окошко слышался громче обычного. В камине потрескивали дрова, а чуткое ухо мадам де Бель Эр улавливало ещё и тяжёлое дыхание Мишеля.
Резкий стук в дверь прервал затянувшееся молчание.
Ганц резво вскочил и помчался открывать, опережая дворецкого. На пороге стоял человек в намокшем плаще, который вынул из огромной сумки конверт и протянул его немцу. Приняв письмо, фон Баркет пробежался по строчкам взглядом и в душе его похолодело. Расплатившись с гонцом и закрыв за ним дверь, Ганц вернулся к Сентонам и произнёс не своим голосом:
– От аббатисы монастыря святой Маргариты…
Содержание письма настолько шокировало всех присутствующих, что несколько секунд никто не мог и слова вымолвить. Но и Сентоны, и фон Баркет категорически отказывались верить словам матери Мадлон, которая утверждала, что Ленитина якобы по доброй воле решила стать Христовой невестой. Почувствовав, что ноги подкосились, Ганц опустился на стул и схватился за голову, не зная, что думать и что предпринять. Бель Эр отрицательно качал головой, в третий раз перечитывая послание монахини. Его жена стояла позади и глядела на жёлтый лист через плечи супруга.
– Нет-нет, это не моя всегда весёлая и жизнерадостная дочь! Она на такое неспособна! – прошептал глава семьи.
Мишель подкатил в своём кресле на колёсиках к столу и взял конверт, в который было запечатано письмо аббатисы.
– Взгляните! – воскликнул молодой человек, а сердце его взорвалось трепетной птицей. – Здесь написано «Спасите Лен!»
– «Спасите Лен!»? – повторил Ганц и, вскочив, вихрем поднёсся к брату возлюбленной.
Мишель отдал ему конверт, в который фон Баркет вцепился, словно в спасительную соломинку.
– Я так и думал – это обман! Подлог! Это решение вовсе не Ленитины! Не могла моя невеста внезапно забыть меня и променять на монастырскую жизнь!
Супруги де Сентон приблизились к юношам.
– А я что говорю! Это не моя дочь! – восторженно повторил глава семьи.
А баронесса ничего не сказала, а только пустила слезу.
Ганц почувствовал, словно за спиной отрастают крылышки надежды – теперь он не сомневался, что должен ехать в пансион и забрать свою любимую из пут католической
