дернулся, желая поскорее покинуть душный кабинет, оклеенный давящими бордовыми обоями. Но директриса жестом осадила и меня, и маму, последовавшую моему примеру.
– Леночка, сядьте, – проговорила Екатерина Петровна гораздо мягче, и мама послушно заняла освободившееся кресло. – Леночка, вы мне крайне симпатичны. Вы – хорошая ответственная учительница, дети вас любят, но слухи ползут слишком быстро.
– Что вы имеете в виду? – Мамин голос дрогнул.
– Пока ничего. Но если что-то подобное повторится, тень злоключений вашего сына ляжет и на вас. И тогда я буду вынуждена не только его исключить, но и уволить вас. Вы понимаете это?
– Но Игорь не виноват! Это… это…
– Леночка, ваш сын… Прости, Игорь, но это так, – она покосилась на меня, – не совсем обычный ребенок, это видно невооруженным глазом. Есть в нем что-то недетское, и сверстники всегда это чуют. Что за гипноз он применил к девочке, я не знаю, но советую вам обратиться к хорошему неврологу. Я дам вам адрес врача в Москве, это мой дальний родственник. Он вас проконсультирует и, возможно, найдет какой-то выход. Обещайте съездить к нему. – Директриса протянула маме заранее заготовленную бумажку, и та кивнула в ответ.
Так я впервые очутился на пороге психиатрической клиники.
Утром вместо школы мы тащились в сумеречной переполненной электричке в сторону Москвы вместе с толпами спешащих на работу людей из ближайшего пригорода. Я стоял у самого окна, прижавшись к нему лбом, заключенный между двух сидящих друг напротив друга бабушек, то и дело уточнявших друг у друга разгадки для сканворда. Мама осталась стоять в проходе, поддавшись волнообразным движениям толпы, меня же, как «миленького мальчика», пустили туда, где был воздух. Но вдалеке от нее мне стало не по себе, хоть бабушки и развлекали меня шутками.
Сквозь битком набитый проход протискивались то контролеры, то продавцы пирожков и чипсов, а иногда в тамбуре кто-то затягивал фальшивую песню под гармонь. Впервые поездка в Москву казалась мне не веселым приключением, а чем-то страшным и гнетущим.
Поезд выплюнул нас на вокзале, и я облегченно вздохнул. Но впереди нас ждал еще долгий путь сначала в переполненном метро с двумя пересадками, где торопливые взрослые то и дело норовили меня сбить, а потом – на трамвае. Я с интересом разглядывал новые места столицы – тянущиеся вдоль широкого шоссе безликие дома, изредка чередующиеся с заснеженными деревьями, гудящие машины и людей, одетых в теплые пуховики.
В какой-то момент я даже начал забывать, куда мы едем, пока мама не шепнула на ухо: «На следующей выходим». Сердце опустилось в пятки – куда и зачем меня везут? Что там со мной будут делать? Не может же мама оставить меня там? А если они узнают про учителя?
Он строго приказал молчать про него – не то придется остаться в стенах больницы надолго. Я и сам прекрасно понимал, что рассказывать врачам про живущего во мне учителя – глупо и опасно.
Больница оказалась для взрослых, а нас приняли только по знакомству,
