прочего, автора двух комедий, а также двух поэтических сборников, один из коих был благосклонно принят при дворе и снискал похвалу такого искусного поэта, как Кальдерон. Но, по правде сказать, ему следовало бы прислушаться к словам дяди-наместника о том, что он не приуготовлен Богом к литературному поприщу, а посему ему надо перестать изводить себя постоянным сравнением с Анжелатом. И, хотя раньше дядя ругал племянника за неуместное пристрастие к этим литературным сборищам в монастыре – единственном месте города, где интересовались поэзией, – и советовал всерьез озаботиться военной карьерой, в которой, без сомнения, его ожидала бóльшая удача, теперь он не возражал против маленькой слабости Себастья и всячески поощрял общение с этой компанией. Племянник все еще по привычке обращал дядино внимание на то, что lo cortes no quita valiente[74] и что Гарсиласо де ла Вега[75] – с которым, как считалось, они состояли в дальнем родстве, а потому почитали его как предка и в смысле генеалогическом, и в военном, и в литературном, – утверждал, что в руки можно tomando ora la espada ora la pluma[76], а стало быть, и ему сие не зазорно. «Выбрось ты эту дурь из головы, племянничек! – обрывал наместник короля. – Уж больно от твоего пера попахивает адвокатишками, судьями да попами. Что уместно для старых дев, не подходит для настоящих мужчин. Коли нужно намарать стишки какой-нибудь даме – пиши, благо так делают все. Женщин не волнует высокая поэзия, и, кажется, дурные стихи впечатляют их даже больше».
Себастья Палоу, хронист Анжелат и оба монаха учтиво поднялись со стульев, когда в келью вошел следователь по делам конфиската в сопровождении послушника, несущего поднос с легкой закуской, который он поставил на рабочий стол отца Аменгуала. Ученый иезуит освободил для него место, сдвинув в сторону бумаги с жизнеописанием достопочтенной сестры Нореты Каналс, которые собирался сегодня представить на суд участников тертулии. Он хотел попросить их сочинить и для его труда несколько стихов-посвящений, хотя благочестивые книги в них и не нуждаются.
У следователя по делам конфиската, преподобного каноника[77] кафедрального собора Жауме Льябреса, как и у хрониста Анжелата, вкусовые сосочки были сверхразвиты, а рот, казалось, был напрямую соединен с утробой. Остальные члены тертулии говорили, что для этих двоих самое интересное в собраниях по понедельникам – именно куартос с шоколадом, особенно если их подавали, как сегодня, вместе с бисквитами с вареньем из терна, который могли приготовить лишь богоугодные руки сестер-клариссок.
Судебный следователь, отдуваясь и пыхтя после подъема по лестнице, поприветствовал всех присутствующих. Каноник чувствовал себя словно рыба, выброшенная на сушу, еще и потому, что в этот час все добрые христиане – то бишь члены курии – вкушали послеобеденный отдых: не столько, правда, по необходимости, сколько по обыкновению. Каноник пришел из дома, но до этого побывал и в соборе, и на обеде во дворце[78]. Поэтому принес много новостей – самых свежих и достоверных, только что выпорхнувших, можно сказать, из уст его преосвященства епископа Майоркского.
Учтивость храбрости не помеха (
Гарсиласо де ла Вега (1501/3–1536) – испанский поэт, последователь Петрарки.
Брать то шпагу, то перо (
Священник, служащий в кафедральном соборе, являющийся членом капитула и помогающий епископу управлять епархией.
Дворец Алмудайна – резиденция майоркских королей и правителей. До сих пор служит для официальных приемов короля Испании во время его пребывания на острове.
