1929 г. затронула и эту сферу, и, как отмечает С.В. Волков, немало нежелательных для властей лиц было уволено и из научных учреждений.
Изменить состав научных работников большевики пытались и путем расширения приема в аспирантуру рабочих и крестьян. В результате за годы 1-й пятилетки доля выходцев из образованного слоя среди аспирантов вузов сократилась с 54 % до примерно 30 %. Однако нудно иметь в виду, что в вузах тогда обучались не все аспиранты (в 1933 г. на вузы приходилось 56 % от общего числа аспирантов). А в НИИ удельный вес выходцев из низов был несколько меньше. Такой жесткий отбор по социальной принадлежности просуществовал с 1933 до 1936-1937 гг.
Резко возрастает число аспирантов в 1931 г. (12,7 тыс. чел.) и в 1933 г. достигает первого максимума за предвоенные годы (14,8 тыс. чел.). Затем наблюдается постепенное (по годам) снижение числа аспирантов: с 13 тыс. чел. – до 10 тыс. чел. в последующие годы и до 9 тыс. человек в конце второй пятилетки. С началом 3-й пятилетки вновь начинается рост количества аспирантов, и в предвоенный год их число достигает второго максимума – 16,9 тыс. человек) [Волков С.В., 1999, табл. 27].
Наступили 30-е годы. Страна вновь переходит на мобилизационную модель развития. На первый план выходят централизованные командные методы управления. Первым сигналом этого поворота, который имел прямое отношение к системе высшего образования, стало сфабрикованное так называемое «шахтинское дело».
Шахтинское дело» – судебный процесс, состоявшийся в Москве 18 мая – 6 июля 1928 г. Группа инженеров и техников необоснованно обвинялась в создании контрреволюционной вредительской организации, которая якобы действовала в Шахтинском и других районах Донбасса. Решением суда 11 человек были приговорены к расстрелу. Пятеро было расстреляно, шестерым впоследствии расстрел был заменен 10 годами лишения свободы. Остальные 38 специалистов Донбасса были приговорены к лишению свободы сроком от 1 до 10 лет с поражением в правах на срок от 3 до 5 лет.
«Шахтинское дело», как пишет А.Л. Андреева, стало «актом запугивания и фактором психологического давления на высшее звено специалистов, включая профессуру технических вузов, которые, сознавая свою нужность и даже незаменимость, могли в известных пределах чувствовать себя достаточно независимо» [Андреев, 2008, с. 206]. Среди обвиняемых большинство были горными инженерами, окончившие, в основном до революции, Петербургский и Екатеринославский горные институты.
Выдающийся российский металлург, член-корреспондент АН СССР В. Е. Грум-Гржимайло (не привлекавшийся по «Шахтинскому делу»), в своём предсмертном письме в октябре 1928 г. писал: «Все знают, что никакого саботажа не было. Весь шум имел целью свалить на чужую голову собственные ошибки и неудачи на промышленном фронте. […] Им нужен был козел отпущения, и они нашли его в куклах шахтинского процесса» (цитируется по [Почёнок, 1991, с. 179]).
Процесс травли инженерно-технической интеллигенции был запущен: о необходимости борьбы с контрреволюцией среди техников и специалистов заявляется на съездах партии, к активной борьбе
