автобус. Мы весело загрузились в него со всем реквизитом. Кстати, костюмы девочкам дали в школе по старой памяти. А я попросила на вечер у подруги длинное обтягивающее платье. Очень элегантное, идеальное для ведущей концерта.
– Все на месте?! – спросил водитель. – Тогда едем!
Автобус тронулся. Ехали весело, пели песни. О том, каков конечный пункт нашей поездки, мы даже не поинтересовались. Выехали за город. Думали: «Наверное, на турбазу едем». Въехали в лес, он становился все гуще, вдруг увидели высокие стены, колючую проволоку. И все вокруг вдруг как-то помрачнело. Мы с девчонками притихли и стали переглядываться: «Куда нас везут?» Большие железные ворота со скрипом открылись, и наш автобус заехал в тюремный двор.
Это была не просто тюрьма, а колония строгого режима. Об этом нам объявил улыбающийся парень, который тут же появился в открытых дверях автобуса. Он повел нас в местный клуб самодеятельности. Пока шли, озирались вокруг: все было холодно, мрачно, страшно. Мрачные осужденные маршировали по команде и бросали на нас свои колючие взгляды.
Нас привели в зал, показали место за сценой, где можно было подготовиться и переодеться. В сам зал мы выглянуть сразу не решились, но по шуму было понятно, что народ активно собирается.
У меня все внутри затряслось. Это было очень волнительно – выйти на сцену, встать перед огромной толпой мужчин, которые год, а может, и больше не видели женщин. Еще и в таком облегающем наряде. Эмоции зашкаливали, я не хотела выходить, а девчата пытались меня подбодрить:
– Да ладно тебе, мы же тоже пойдем.
Девочкам было проще, никому из них не нужно было выходить на сцену первыми, да еще и в одиночку. Я понимала, что момент истины наступает. Но как я смогу посмотреть в глаза этим людям, которые совершили серьезные преступления? Они наказаны, а моя задача – их сегодня развлекать. Мои внутренние стенания прервали многообещающие аплодисменты из зала. Зрители ждали, когда мы начнем. Но я все не решалась выйти, все пыталась настроиться: и дышала, и прыгала на месте. Время было неумолимо, аплодисменты продолжались, девчонки, не дождавшись моего успокоения, просто вытолкнули меня.
Стоило мне появиться на сцене, установилась гробовая тишина. На меня уставились сотни глаз. Как мне тогда казалось, это были озлобленные волчьи взгляды. А я потеряла дар речи, я даже не знала, как обратиться к ним. Единственный опыт публичных выступлений у меня был на утренниках в детском саду, поэтому я с бравадой сказала:
– Добрый вечер, дорогие ребята!
Зал начал ржать. А мне на помощь подоспел один из надзирателей. Он вышел на сцену и сказал:
– Наш сегодняшний концерт посвящен Дню милиции. Эти девушки выступают для вас, поэтому… – голос его стал строгим и угрожающим, – просьба их поддерживать и хлопать своевременно.
Пока надзиратель говорил, я воспользовалась минуткой, чтобы отдышаться, а после представила первый номер и ушла за кулисы. Девочки танцевали, а я усиленно соображала,
