style="font-size:15px;"> Я зарылся головой в сугроб и заплакал.
Вдруг кто-то потянул меня за подол пальто. Я сжался.
Лязг зубов. Повизгивание.
– Тарзан!
Я схватил его и прижал к себе.
– Ты не убежал, да? Ты не бросил меня, да?
Тарзан вырвался и снова потянул меня за подол пальто, заурчал.
Я тревожно сел.
– Тарзанка, что ты?
Собака обнюхала моё лицо и сердито затявкала.
Превозмогая боль, я поднял пальцами веки. Блеснул мутный свет и, дрогнув, погас. Мелькнула надежда, и тут же обуял страх. Куда, в какую сторону идти?
Встал.
Тарзан радостно заскулил и запрыгал. Упёрся передними лапами в мою грудь, лизнул мой подбородок. Я поймал его, нащупал на шее верёвку. Он только этого и ждал. Верёвка натянулась.
– Тарзанушка, умница.
Я понял, что он выводит меня из лесу домой.
В деревне моё появление взбудоражило всех не меньше, чем пожар.
Подбежал запыхавшийся Гринька.
– А ружьё где? – И замолк. Заикаясь спросил: – Разорвало?
– Не знаю.
– Наверно. У тебя всё лицо вздутое и как чугун…
– Чёрное?
– Тише. Отец твой.
У меня задрожали ресницы.
– Папа…
Отец взял меня на руки и быстро зашагал.
– Глаза-то хоть видят?
– Немножечко, пап.
Отец помолчал.
– Непутёвый ты уродился. В меня, что ли?
– Наверно, пап.
– Похоронишь ты свою мать заживо.
– А ты не говори ей, пап.
– Я не скажу. Твоя голова ей всё скажет.
В больнице врач открыл мне правый глаз, и я увидел печальное лицо отца. Врач спросил:
– Видишь?
– А как же.
Открыл второй глаз.
– Видишь?
– Слеза текёт.
– А свет?
– Свет вижу. Жёлтый.
– Счастливо отстрелялся, охотник.
Гринькины тревоги
Болел я до обидного недолго. Все люди болеют как люди, а на мне заживает, как на кошке. Не любит меня хвороба, да и только. Иногда вроде бы и подцепишь грипп, нос уже завалит – дышать нечем. Ещё бы самую малость – и можно в школу не ходить. Так нет. Чихнёшь раза два, высморкаешься как следует – и всё прошло. И голова никогда не болит. Ну что это за голова! Вон у отца чуть ли не через день в висках стучит. А у меня хоть бы разок стукнуло.
И так вот всегда.
Кому охота похворать – не хворает, а кому страсть неохота – из больницы не вылазит.
Мать как-то порезала хлебным ножом палец на правой руке, так целый месяц охала. Палец неделю нарывал, неделю прорывался нарыв, а потом прорвался и две недели подживал.
Ежели бы у меня так-то.
Но
