на этом всё закончилось? Если не спишь, продолжу!
– Нет-нет, что вы! Какой тут сон! Это так интересно! – Костя подпер кулаком щёку и стал слушать дальше.
– А-а, я тебе что и говорю! Вот я сама травки-то собираю, везде приходится ходить, да только врать не стану, лешака своими глазами не видела. Да и к болоту, надо сказать, не приближаюсь. Ну, так вот! Незадолго до войны мужики наши отправились проверить покосы, это у дальнего озера. А болота – это на пути, обходить приходилось. Ну, пошли, значит… Это я тебе буду рассказывать, как они говорили. Пока шли, а дорога-то всё по лесу, вдоль болота, далёкая, притомились. Ну, и решили, понятное дело, отдохнуть. Перекусили и задремали под кустиком. Двое их было: Иван и Павел, братья. Вдруг сквозь дрёму один из них, Иван, услыхал, будто ветка треснула. Слушает – брат похрапывает. Снова задремал. Опять будто кто идет, тихо так ступает, осторожно. Иван-то брата толкает, а тот отмахнулся и снова – в храп. Ну, этот присел, и оглядываться стал, а как голову-то повернул к кустам, батюшки светы! – баба Дуся всплеснула руками, – стоит за кустами кто-то в балахоне с капюшоном, надвинутом на глаза, лицо, что твоя стенка: белая-белая, а на нем вместо глаз одни черные щёлки, вместо носа – две дыры, а рот – щель широкая. Руку, значит, этот леший поднял, а пальцы скрюченные черные и когти, как у ворона, и так пальцем погрозил! Заорал Иван-то не своим голосом, а тот только хрипло так зарычал и – шасть в чащу, как его и не бывало! Иван побелел, а Павел-то, надо сказать, к тому времени уж очнулся и видел, как лешак этот убегал. Подхватились и мужики! Как домой добрались, едва помнят, и Иван-то с тех пор так и заикается. Пока слово скажет!.. Поверили тогда все, что есть кто-то, до сей поры, на болотах. Даже огоньки видели, мелькали там! И звуки стра-ашные такие доносились! Совсем бы в лес не ходили, да как жить без него-то?
– Больше никто не видел его, лешего этого? – с интересом спросил Костя.
– В лицо-то так близко – нет, а издалека видели и до войны, и после. И глуховчане видели – на болота-то за клюквой все ходили. Так тоже страху на них нагонял!.. Только описывали по-разному. Раньше, значит, как одноглазого, с зубами наружу! Это мой сын с ребятишками так говорили. А потом уже вроде: лицо белое, с черными дырами, это, как братья Черемисины увидели. Трудно решить, кто правду говорил! Да и то сказать: от страха-то, что только не покажется! – баба Дуся коротко перекрестилась. – А вот теперь расскажу тебе про убийство Анфиски. Или спать будешь? Пора, наверное, уже – глаза-то вон у тебя как прикрываются.
– Да, лучше лягу. Завтра много работы, надо выспаться! – Костя широко зевнул.
– Ну, хорошо! Завтра и договорим! Отдыхай, милок! – баба Дуся подтолкнула его к кровати за занавеской. – Утром разбужу! Спи спокойно! – и перекрестила.
– Кто первым обнаружил труп Гребковой? – Дубовик расположился за столом участкового в его небольшом кабинете в Правлении колхоза.
– Если не считать покойного Ботыжникова, то Надежда Терентьевна, – Кобяков
