голосом спросила Риша. Попыталась выпрямиться. Тело, стянутое спазмом горя, повиновалось неохотно.
– Еще фурычит, – констатировал Торис как нечто курьезное. – Попробуешь? – спросил он Ришу.
– Да, – сказала она. На смену горю, мгновения назад сжимавшему в каменном кулаке все ее существо, опасливо разливалось теплое чувство любви, признательности к брату. Он доверился ей и остался тверд в своей вере до конца, даже когда она сама сдалась. А значит – она не может предать его доверия.
Риша протянула руку и маленький птенец, чье сияние уже не лучилось так ярко, а иссякало стремительно, послушно опустился на ее раскрытую ладонь. Риша поднесла его к лицу и легонько поцеловала в крошечный клюв. Птенец взмахнул крыльями, внимательно глядя на сестру выпуклыми глазами-бусинками. Улыбнувшись брату, Риша позвала Ториса. Когда он склонился к ней, протянула ему птенца. Он доверчиво взял, как и котенка до этого, а птенец добровольно пошел к нему на руки.
– Что… – начал он.
– Спасите его, – велела Риша. Торис начал говорить новое «что», она перебила, – вы ангел, вам под силу.
– А ты? – спросил тогда он.
– Я завершу ритуал, – сказала Риша, отворачиваясь. Торис все нависал над ней, она нетерпеливо махнула рукой, прогоняя его. Он послушался, отошел.
«Спасите его», – мысленно повторила ему Риша. Выпрямилась, сидя над статуей скрестив ноги. Она еще слышала отголоски слабого хрипа в недрах ангельского тела, но это, пожалуй, была уже агония.
«Я готова принести жертву», – мысленно обратилась она к червям.
Те молчали.
Риша подняла руку, вынула из волос шпильку, сжала в кулаке, направив острие к шее.
– Моя жертва добровольна, – вслух сказала она. – У меня нет сожалений.
Она услышала, как вскрикнул Торис, услышала шелест тренированных ног по песку. Жрец, вспомнила она. И, опережая его, ни о чем больше не думая, недрогнувшей рукой нанесла себе сильный удар в сонную артерию.
Боль громыхнула, пронзила электричеством. Горло закупорилось, туда пролилась горячая кровь, пульс зашумел, как наводнение, снося утлый челн ее сознания в открытое море беспамятства.
На прощание она почувствовала, как валится вперед, ощутила рывок, прикосновение сильных рук, раскаленную влагу, струящуюся, как лава, по ее груди и плечу. Звуки, запахи, осязание, вкус, – все это смолкало, меркло. Теряя кровь, Риша проливалась, растворялась и впитывалась, проникая струйками вниз, через овал Дита, насквозь по наклонному раструбу Тартара, в преисподнюю, все глубже сквозь гроздья сочленений и кристаллические решетки; и черви, многоголовые обитатели подвала мироздания, дивясь, сокрушенно качали башками, как будто вовсе и не рады были такому исходу. А потом кровавые капли Риши достигли рубиновой ограды, растопили ее, ввинтились в мягкую сердцевину, как сперматозоид в яйцеклетку, затеплили огонь в давно остывшей кузне и взвились первыми искрами под тяжкий грохот
