а горы по плечу, с безумно трепыхающимся где-то в районе горла сердцем и мокрыми от пота подмышками, Женька открыла заднюю калитку и на секунду замешкалась, трусливо оглядываясь. Драка тридцатилетних баб – это вам не нежная девичья потасовка за понравившегося мальчика. Тридцатилетние и покалечить в запале могут, а то и вовсе убить. Эмоции-то на пределе. Да уж, очень глупо – с женатым мужиком, бессовестным и неосторожным, воду в колодце мутить. Очень не по фэн-шую. Женька задумалась. А так ли любит её Мишка Лялин? Подставил. Ведь подставил! Как пить дать, подставил! А какая же это ЛЮБОВЬ?
Во дворе было пусто. У соседей тоже никого. Вряд ли нежданных гостей мать позвала к себе в хату. Поганой метлой со двора гнать таких гостей.
– Мама! Мам, – тихонько позвала Женька, слегка приоткрывая дверь в теплую, уютную, приятно пахнущую опарой для теста, хату, – Ты здесь? – если что, уж Женька-то всегда успеет дать дёру, и через забор перемахнет, не оглядываясь. Ноги-то спортивные, легкие!
– Чего тебе, Женя? – слава Богу, живая!
– Мама, мам! Как ты тут? Я не успела, а они уже здесь, – Женька, радостная от того, что мать живая и здоровая, заговорила суетливой скороговоркой, врываясь в комнату стремительно, как степной смерч.
– Дверь на засов закрой. На всякий случай. Редкостные мегеры, – Ирина сидела спиной к Женьке, и та не сразу заметила, что мать осторожно прижимает кусок сырого мяса, завернутого в полиэтиленовый пакет, к пострадавшему в драке лицу.
– Ой, мам! Чего эт ты?
– Да вот…
Огромный багрово-фиолетовый синяк в пол красивого Ирининого лица уже вовсю светил всеми оттенками бабской ненависти и расплывался прямо на Женькиных глазах.
– Ужас какой!
– Нормально. Я её лопатой огрела. По хребту. Она аж крякнула, сука. Думала, поубиваю их, тварей! Как же я, Женька, завелась! Слава Богу, смылись. Жабы.
– Ой, мамка какая ты… Какая смелая! Спасибо!
– А за что спасибо? Ты хоть понимаешь, почему ТАК вышло?
Женька виновато замолчала. Лялин подставил. Не любит её. Самолюбие потешил и… А она дура. Полная дура.
– Ты извини, но бабы эти правы, – добавила мать уверенно и отвернулась, с отвращением поглядывая в зеркало, – Недели две теперь светить. Тьфу.
– Я его брошу, – тихонько буркнула себе под нос школьница, украдкой смахивая нечаянную слезу. Но Ирина ей не ответила.
Ольга
– Бабуль, а, бабуль! – довольная собой Ольга лежала на диване большим пузом кверху и аппетитно уплетала вареники, – Хорошо я придумала. Да, бабуль?
Бабка Феня недовольно закряхтела.
– Будет знать, кобель, как по малолеткам шляться. Да, бабуль? – не обращая внимания на бабкино недовольство, продолжала весело тарахтеть беременная внучка, размазывая сметану по тарелке.
Ой, ну её, эту старую. Грех, да грех. Грех – ситуацией не воспользоваться. Пару дней назад прожорливая в беременности Ольга нажралась чего-то прокисшего, проблевалась от души, а мужу сказала,
