была готова отменить его, и я чуть не согласился, но в таком случае нам пришлось бы ждать еще двадцать дней, чтобы получить первое известие от ребенка со всеми вытекающими из этого рисками. Это было не обычное утро, не такое 21 декабря, как любое другое 21 декабря любого другого года: на рассвете все радиостанции, телеканалы и газеты сообщили, что борт 965 компании «Американ Эйрлайнс» из Майами, выполнявший рейс до международного аэропорта имени Альфонсо Бонильи Арагона в городе Кали, разбился накануне ночью на западном склоне горы Эль-Дилувио.
На его борту находились сто пятьдесят пять пассажиров, многие из которых даже не собирались в Кали, а намеревались улететь оттуда последним ночным рейсом в Боготу. На момент выхода новостей было известно только о четверых выживших, все с тяжелыми травмами, и это число останется неизменным. Нам сообщили неизбежные подробности – что это был «Боинг-757», что ночь была ясной и звездной, и в новостях на всех станциях твердили об ошибке пилота. Я сожалел об аварии и со всем сочувствием, на какое был способен, думал о людях, которые собирались провести праздники со своими родными, но, сидя в креслах падающего самолета, вдруг поняли, что ничего этого не будет и они доживают свои последние секунды. Но это мое мимолетное рассеянное сопереживание, конечно же, тотчас же забылась, когда мы вошли в тесный кабинетик, где спустя несколько минут Аура, лежавшая без рубашки, и я, стоявший за ширмой, получили известие, что у нас будет девочка (Аура и раньше каким-то волшебным образом была уверена, что это девочка) и что она, на тот момент размером всего семь миллиметров, абсолютно здорова. На черном экране виднелось что-то вроде светящейся вселенной, неясно мерцающего созвездия, которым, как сказала нам женщина в белом халате, и была наша дочка: островок в море, и каждый из этих семи миллиметров уже был ею. В электрическом свечении экрана я увидел улыбку Ауры, и, думаю, эту улыбку я не забуду, покуда жив. Потом она положила палец на живот и размазала синий гель, которым пользовалась медсестра. Затем она поднесла палец к носу, понюхала его и классифицировала в соответствии с правилами своего мира, и это зрелище доставило мне абсурдное удовольствие, как если бы я вдруг нашел на улице золотую монету.
Не помню, чтобы я думал о Рикардо Лаверде там, во время УЗИ, когда мы с Аурой слушали, совершенно ошеломленные, торопливый стук сердца. Не помню, чтобы вспоминал о Рикардо Лаверде, когда мы с Аурой составляли список женских имен прямо на том белом больничном конверте, в котором нам вручили отчет об исследовании. Не помню, чтобы думал о Рикардо Лаверде, когда громко читал вслух, что плод находится внутри матки, что дно матки приподнято и что наша девочка «правильной овальной формы», над чем Аура громко расхохоталась на весь ресторан.
Не думаю, что я вспоминал о Рикардо Лаверде, когда мысленно перебирал всех знакомых отцов девочек, чтобы попытаться понять, оказывает ли их рождение какое-либо определенное влияние на людей, или мысленно подыскивал воображаемых консультантов, на советы которых можно было бы опереться, потому что уже тогда почувствовал: то, что меня ожидало, было самым ярким, самым
