была совсем не похожа на мою, начиная с детства, вырванного с корнем: ее родители, оба с Карибских островов, приехали в Боготу с малышкой на руках, но так и не смогли почувствовать себя своими в этом городе, где полно закулисных интриг и прохиндеев, а спустя несколько лет нашли работу в Санто-Доминго, затем переехали в Мексику, потом ненадолго в Сантьяго-де-Чили, так что Аура покинула Боготу еще маленькой и ее юность напоминала одновременно бродячий цирк и неоконченную симфонию.
Их семья вернулась в Боготу в начале 1994 года, через несколько недель после того, как застрелили Пабло Эскобара; трудное десятилетие закончилось, и Аура так и проживет жизнь, не имея понятия о том, что видели и слышали мы, остававшиеся здесь. Когда же девушка, лишенная корней, пришла на вступительное собеседование в университете, декан задал ей тот же вопрос, который задавал всем абитуриентам: почему именно право? Аура лепетала что-то не очень вразумительное, пока не назвала причину, имевшую отношение скорее к ее недавнему прошлому, чем к будущему: «Чтобы иметь возможность спокойно жить на одном месте, никуда не переезжая».
Адвокаты могут работать только там, где они учились, сказала Аура, и эта стабильность казалась ей необходимой. Она не упомянула тогда, что ее родители уже планировали следующую командировку, и Аура решила, что не поедет с ними.
Так она осталась одна в Боготе, разделив с двумя соседками из Барранкильи квартиру, обставленную немногочисленной дешевой мебелью, где все, начиная с жильцов, было временным.
И начала изучать право. Она стала моей студенткой в первый год моего преподавания, когда я тоже был новичком; и мы не виделись после окончания этого курса, хотя ходили одними и теми же коридорами, частенько посещали одни и те же студенческие кафе в центре и порой кивали друг другу в «Легисе» или «Темисе», юридических библиотеках, где витал дух государственного учреждения, а на полу лежала бюрократическая белая плитка, пахнущая моющим средством.
Однажды мартовским вечером мы встретились в кинотеатре на 24-й улице; нам показалось забавным, что мы оба, не сговариваясь, пришли посмотреть старые черно-белые фильмы (шла ретроспектива Бунюэля, в тот вечер показывали «Симеона-пустынника», и через пятнадцать минут я заснул). Мы обменялись телефонами, договорились выпить кофе на следующий день, а когда встретились, то быстро ушли, не допив кофе, потому что обнаружили посреди банальной беседы, что нам не интересно рассказывать друг другу о своей жизни, а хочется немедленно уединиться где-нибудь и переспать, а потом провести остаток дня, разглядывая тела друг друга, которые оба мы украдкой пытались вообразить с тех самых пор, как впервые столкнулись в холодном пространстве аудитории.
Я помню ее хрипловатый голос и выпирающие ключицы; меня удивили веснушки на груди (я представлял себе чистую и гладкую кожу, как на лице), а еще губы: по какой-то необъяснимой с научной точки зрения причине они всегда были холодными.
Но вскоре взаимное изучение, открытия и несовпадения
