против дворян, зараженных вредными идеями. Впрочем, с его точки зрения, это всегда касалось только образованной столичной верхушки) названо «издревле благочестивым, издревле храбрым, издревле доказавшим… ничем ненарушимую преданность и любовь к царю и отечеству». Здесь же утверждается незыблемость крепостного права, которое является важнейшим звеном государственной системы, обеспечивая патриархальную, идиллическую связь между сословиями, между помещиками и крестьянами. Так постулирует Шишков идею застоя как идеального государственного состояния. Вся дальнейшая его практическая деятельность в должности министра просвещения (1824–1828) в основном успешно проводила эту идею в жизнь.
Карамзин в последние годы жизни был, по выражению Ю.М. Лотмана, «охладевшим скептиком, отравленным горечью многих разочарований»28. Написанный незадолго до смерти абзац показывает, что никаких иллюзий о возможности какого бы то ни было гармонического государственного устройства у Карамзина не осталось: «Основание гражданских обществ неизменно: можете низ поставить наверху, но будет всегда низ и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдания»29.
Таким образом, на основании рассмотренных текстов можно сформулировать три доктрины гипотетического развития России в начале XIX в.
Первая – решительный и быстрый поворот в сторону Запада, к прогрессу и демократии, как их тогда понимали, задуманный, но не осуществленный Александром I.
Вторая – утопия Шишкова. Стремление удержать Россию от чужеродных влияний, которые разрушат прочно устоявшийся, полученный от Бога русский национальный миропорядок.
И третья – доктрина Карамзина. Россия отстала от Запада. Включение в семью европейских народов необходимо, но этот процесс должен происходить очень медленно, постепенно, не вызывая резких потрясений в сознании народа.
Эти проблемы остаются актуальными для России и в наши дни.
ГОНЧАРОВ И ДАНТЕ
Настоящая работа является продолжением и развитием тех мыслей, что нам уже доводилось высказывать в ряде статей, посвященных проблеме «Гончаров и Данте». Одна из первых публикаций на эту тему носила заглавие вполне традиционное, как это часто бывает тогда, когда предлагаются неожиданные типологические сопоставления: «“Странные сближения”: Гончаров и Данте»1. Действительно, в случае Гончарова и Данте сближение может показаться странным и неожиданным, но только лишь потому, что проблема эта практически не привлекала исследовательского внимания. Исключением, пожалуй, могут служить некоторые работы В.И. Мельника, в частности его книги «И.А. Гончаров: Духовные и литературные истоки» (2002) и «Гончаров и православие: Духовный мир писателя» (2008), в которых исследователь отмечал дантовский дискурс Гончарова, однако очень пунктирно, возводя общую идею романной трилогии писателя к гоголевскому «пути»
Письма русского путешественника. – С. 554.
«Мысли об истинной свободе» // Н.М. Карамзин. Избранные статьи и письма. Изд. «Современник». – М., 1982. – С. 161.
