его окружения. По взглядам на судьбу и будущее России они кардинально расходились. Ю.М. Лотман справедливо писал: «Идея исторического прогресса состовляла одну из основ мировоззрения Карамзина, и именно этим он долгoе время вызывал ненависть Шишкова и его кружения»19. Другое дело, что для Карамзина благоприятным, благодетельным для человека было развитие, которое абсолютно исключало насильственное изменение событий, бунты, государственные перевороты и даже слишком быстрые, радикальные реформы. «Самовольные управы <т.е. революции, бунты. – М.А.> бывают для Гражданских Обществ вреднее личных несправедливостей или заблуждений Государя. Мудрость целых веков нужна для утверждения власти: один час народного исступления разрушает основу ее…» (с. 15); «Заговоры суть бедствия, колеблют основу Государств и служат опасным примером для будущности» (с. 40).
Мысль и благотворности только медленных, продуманных, постепенных изменений является для Карамзина важнейшей: «Вообще царствование Романовых, Михаила, Алексея, Феодора, способствовало сближению Россиян с Европою. <…> сие изменение делалось постепенно, тихо, едва заметно, как естественное возрастание, без порывов и насилия» (с. 20–21). Ничего нельзя делать сразу, с размаху, быстро: «…всякая новость в Государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости: ибо одно время дает надлежащую твердость уставам…» (с. 53).
Особенно показательны для настроений Карамзина его рассуждения о крепостном праве. Он решительный противник освобождения крестьян, однако совсем не такой, как Шишков, для которого крестьяне и помещики связаны идиллической связью, «на обоюдной пользе основанной, русским нравам и добродетелям свойственной, взаимным усердием и общей к отечеству любви ознаменованной»20. Это было написано в 1814 г., и в 1820-м Шишков развивает те же патерналистские идеи о крепостном праве: «…данное в России над людьми право не есть ни беспредельное, ни насильственное, но огражденное законами, требующими, чтобы помещик сочетавал пользу свою с пользою своих подвластных и купно с государственным благом, наблюдая между ими, как отец между детьми, благосостояние, порядок и устройство»21.
Карамзин исходит из глубоко пессимистического взгляда на природу человека. Он понимает, что свобода в принципе, конечно, лучше порабощения, но беда в том, что людям свобода не нужна, они не умеют пользоваться ею. Опыт Французской революции показал, как лозунги свободы, равенства и братства оборачиваются кровавым террором. Тем не менее готовы к свободе русские крестьяне, привыкшие к подневольному состоянию, которое вовсе не древнее установление, а сравнительно недавно закрепленный законом институт: «Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу <…>, но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную. Тогда они имели навык людей вольных – ныне имеют навык рабов» (с. 74)22.
Вскоре после создания конфиденциальной «Записки» Карамзина его главному оппоненту
Там же. – Т.П. – С. 122–123.
Возможно, именно эти и подобные им рассуждения вызвали известную реплику Пушкина, вспоминавшего: «Однажды начал он при мне излагать свои любимые парадоксы. Оспоривая его, я сказал: “Итак, вы рабство предпочитаете свободе”. Карамзин вспыхнул и назвал меня своим клеветником. Я замолчал, уважая самый гнев прекрасной души». (<Из автобиографических записок>. – Полное собрание сочинений. Изд. АН СССР. (Репринт: М., «Воскресенье», 1996. Т. XII. – С. 306). Впрочем, и сам молодой поэт несколько лет спустя воскликнул едва ли не еще более резко, чем Карамзин в «Записке»: «Вас не разбудит чести клич. // К чему стадам дары свободы? // Их должно резать или стричь».
