начало присутствует в глубине бытия, и даже философ находит в его проявлениях «свободу и силу» и даже необходимую жизнь и красоту. Он назвал эти порывы «демоническими», нашел в поэзии Тютчева один раз употребленное это слово, да и то в сравнении: «Одни зарницы огневые, / Воспламеняясь чередой, / Как демоны глухонемые, / Ведут беседу меж собой…»
Нигде до этого стихотворения и после не встречается у Тютчева совсем не привлекательное для него слово, даже в сравнениях и метафорах. Соловьёв как-то демонизирует поэзию Тютчева. Цитируя стихотворение «Как хорошо ты, о море ночное…», философ резюмирует свои рассуждения еще более категорично: «Хаос, т.е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты, и эстетическое значение таких явлений, как бурное море или ночная гроза, зависит именно от того, что под ними хаос шевелится». Но ведь в тютчевском стихотворении совершенно отсутствует «безобразие» как фон; Соловьёв игнорирует положительный смысл, положительные эмоции автора («Как хорошо ты», – восклицает поэт, обращаясь к морю). Он восхищен не «темнотой» бездны, а лунным сиянием, которое сопровождается и светом звезд. Не хаотическое безобразие, а блестящее празднество созерцает поэт, любуясь сверкающим даже ночью морем38. В рассматриваемой статье идет речь и о торжестве света над тьмою, вместе с тем чувствуется какое-то апологитическое отношение автора к «тёмной силе», только что названной «демонической»; заявлено о ее якобы «необходимости», о нужности ее «противоборства», «мятежа». Философские колебания, сомнения мыслителя в осознании истоков бытия заметны в его рассуждениях о поэзии Тютчева. Оставив без внимания тютчевскую «поэзию дня», его лирические картины утренней, весенней природы (и в связи с политическими стихотворениями поэта он говорил о противоборстве светлого духовного начала и темной хаотической основы), очень ограничив исследовательскую базу в своей статье, Соловьёв заложил основу традиции отлучения Тютчева-философа от христианских представлений о мире. У поэта «живая колесница мирозданья / Открыто катится в святилище небес». Не «темный корень» бытия воспел поэт, а его световое начало – «родимый огонь», согревающий все живое. И даже ночной порой поэт любуется небесными светилами – лунным сиянием, которое отзывается и в душе человека.
Соловьёв противоречит себе. Только что он утверждал в статье о лирической поэзии, осмысливая стихи Фета, что солнечный шар зажжен над мирозданием по воле Господа, и заслуга лирического поэта в прозрении этой светлой-святой основы бытия и человеческой души. Но в статье о Тютчеве он заявил о ценной самобытности поэта в его указании на «темный корень» мира и самой души, в которой увидел «злую жизнь». Философ будто не замечает слов поэта о «сиянии души», ее «взлетах», «прекрасных» душевно-духовных образах, хранящихся в тайниках души, о чистых ключах, бьющих в ней, о горящих и в ней звездах.
Если «корень» бытия темен и демонически безобразен, вряд ли из него произрастает что-либо
Кстати, Соловьёв процитировал неточно тютчевское определение моря, оно у него не «сизо-черно» (в цитате Соловьёва), а «сизо-темно» (в окончательном варианте), см.:
