(первая треть XIX в.) – «Ленору» Г.А. Бюргера, выполненную Жуковским, то следует сказать, что после «Светланы» и «Людмилы» «Ленора» Жуковского звучит по-русски не только в смысле языка, но и в плане напевности, характерной для славянского фольклора и русской романтической лирики. «Lenore» Бюргера отрывочней, дискретней, жестче, образы ее конкретнее, натуралистичнее, приземленнее. Практика полексемного перевода только набирала силу и опыт. Буквалистские тенденции, провозглашенные и разрабатываемые П.А. Вяземским и М.П. Вронченко, еще не имели степени законности, признанности. Но все больше поэтов склонялось именно к такому типу перевода. Фет был в их числе.
Фет не шел по пути упрощений, русификации. Переводческую деятельность поэт считал настоящей работой – трудной, ответственной, требующей точности, какой бы ценой она ни давалась. Фет был убежден, что буквальность в передаче смысла и формы поэтического произведения является критерием честности и добросовестности переводчика, показателем его мастерства, его способностей. Вариант вольных переводов и переложений был для него совершенно неприемлем: «Подражают как хотят, а переводят, как могут», – писал Фет3. Он много размышлял над теорией перевода. В своей статье «Проблема переводимости» Фет указывал на губительные последствия переводческого субъективизма и стремления к личностному поэтическому самовыражению, потому что «поэт невольно вместе с цветком слова вносит его корень, а на нем следы родимой почвы»4. Так рождается целый ореол «родных» ассоциаций, звуков, настроений, все дальше уводящий нас от оригинала. Фет осознавал, что следование такой теории может вести к искажению норм русского языка. Но искажение всей атмосферы и смысла стиха казалось ему более серьезным прегрешением перед поэзией. Так, настаивая на языковой «чистоте» перевода, Фет приводил в пример гомеровский эпитет, обозначающий льва и воспроизводимый по-русски примерно как «горородный». <…> я, – писал Фет, – несмотря на такое насилие [над русским языком. – Прим. наше], всегда предпочту встретить “горородный” вместо “рожденный в горах”»5. Однако нужно учитывать, что Фет был увлекающимся и запальчивым полемистом и не во всем буквально следовал своим теориям.
В силу столь неоднородного материала, выбранного Фетом для перевода, весьма сложно говорить о качестве текстов, выходящих из-под пера поэта. Об иных своих работах Фет говорил, что делал их «для денег». А литераторы-современники подчас откровенно смеялись над его переводами. А.В. Дружинин писал Л.Н. Толстому, что Фет «в Шекспире любит необыкновенные загогулины, по его собственному выражению»6. А в другом письме Дружининым дается прямо-таки убийственная оценка: «Бедный наш мудрец Фет сделал fiasco своим “Юлием Цезарем”, над переводом смеются и вытверживают из него тирады на смех». На основании этого перевода Д.Л. Михайловский выступил в 1859 г. со статьей «Против переводческого буквализма».
Там же. – С. 325.
