события и Лёха открыл глаза.
Он выжил. Непонятно как, но выжил. Но почему-то над головой потемневшие от времени доски, а не белый потолок больничной палаты. Зато удалось пошевелить руками и ногами. Тело ощущалось странно, как после наркоза, но он точно не беспомощный ампутант.
Эта мысль принесла непередаваемое облегчение. Стриж прикрыл глаза и от души поблагодарил ангела-хранителя, совершившего чудо даже по библейским меркам.
– Ты с ним нянькаться собрался, Рябой? – в уши врезался хриплый мужской голос.
Лёха открыл глаза, повернул голову и растерянно уставился на двух людей, словно сбежавших из массовки исторического фильма про испанских конкистадоров. Оба в чёрных кирасах и шлемах, длинных плащах с откинутыми капюшонами и откровенно гнусным выражением на харях. Один – взрослый мужик, явно за тридцатник, с роскошными чёрными усищами, а второй – сопляк с рябой мордой и жалкой порослью под носом.
– Так десятник сказал пустышек помыть, – растерянно отозвался молодой.
– Всему вас учить надо, – хрипло проворчал усач и опрокинул на Лёху жбан холодной воды.
От неожиданности тот вдохнул жидкость и судорожно закашлялся. На миг снова показалось, что его затягивает под лёд, в жуткий потусторонний холод, и разум уступил животному страху. Страху перед чем-то невообразимо-чуждым человеку.
Мгновение помешательства миновало и пришла злость, спалившая страх до тла. Стриж наконец сумел вдохнуть и снова закашлялся.
– Понял? – поинтересовался у Рябого усач, не обращая внимания на отплёвывающегося у его ног человека.
– Прибью, – хрипло пообещал Лёха.
Мужики уставились на него с таким изумлением, словно подало голос одно из стоящих неподалёку вёдер.
– Заговорил чё-то непонятное, – поделился наблюдением Рябой.
– Ага, – согласился с его выводом хриплый. – И, по-моему, он хамит.
– Похоже, – сопляк гаденько хихикнул.
Усатый сплюнул и больно пнул Стрижа под рёбра.
– Ах ты сучий… – тот вскинул руки чтобы перехватить следующий удар и замер, ошалело глядя на самые настоящие кандалы.
Зрелище было настолько поразительным, что Лёха ненадолго позабыл и об обидчиках, и о намерении проредить им зубы. На нём красовались не наручники, не кустарная конструкция из цепи, одолженной у соседской собаки, а самые настоящие кандалы. Такие он видел только в музее: металлические “браслеты”, соединённые цепью.
Наклонив голову, Стриж увидел такие же “украшения” у себя на ногах. Ещё одна цепь тянулась от широкого ремня из толстой кожи, опоясывающего талию, и крепилась к массивному металлическому кольцу в дощатой стене.
Вдобавок ко всему, одет он был во что-то вроде длинного серого балахона со следами свежей блевотины на груди.
Эти открытия стоили разбитой губы: пока Лёха вдумчиво созерцал антикварные железки, рябой сопляк решил
