и собирались ехать в район. Так что надо с ним увидеться и ввести его в курс всех этих событий.
Я быстренько принял душ, написал на бумаге адрес и телефон тёти Веры, чтобы отдать зятю, натянул на себя синий спортивный костюм и вышел. Не дошёл я до угла дома, как получил довольно чувствительный удар мячом по голове. Мальчик лет двенадцати, пославший мяч в мою сторону, отделившись ото всех, стоял, приняв вызывающую позу, и был готов убежать, но не успел. Тремя мощными прыжками я настиг его и, схватив за шиворот, ударил в живот.
– Зачем ты это сделал?
Он заныл, схватившись за живот двумя руками, и стал убеждать меня, что всё произошло случайно.
– Врёшь, щенок, – повысил я голос, – я видел, удар был прицельный, – и я собрался ударить ещё раз.
– Оставь мальчика, это я ему велел.
На краю условного стадиона, где мальчишки разного возраста гоняли мяч, вместе с другими бабушками и дедушками стоял старый, не по погоде тепло одетый мужчина и спокойно перебирал чётки. Я отпустил мальчика, который, отбежав метра три-четыре, остановился и стал ждать, чем всё это закончится.
Я знал, что старики в Азербайджане пользуются особыми привилегиями. Горе тому, кто ослушается их, тем более если обидит. Но я знал и то, что старики у нас шальными делами не занимаются. Они являются гарантией мира и спокойствия. Натравливать людей друг на друга вовсе не стариковское дело. Поэтому, подходя к старику, я решал, как мне вести себя с ним: как с почтенным стариком или как с баламутом каким-нибудь. Тем не менее я вполне уважительно поздоровался со всеми и обратился к старику:
– Значит, вы велели этому мальчику ударить меня мячом?
– Да, – вызывающе ответил он.
– Почему? Интересно знать.
– Ты сам не догадываешься?
– Нет.
Пауза. Женщина средних лет, которая стояла рядом со стариком и вязала что-то похожее на детские носки, спросила:
– Ты откуда к нам приехал?
– Сюда я приехал из России, – ответил я.
Она многозначительно посмотрела на старика и осуждающе сказала:
– Я же тебя предупреждала, дядя Садых, что надобно бы объяснить малому на первый раз.
– Откуда я знал, что он окажется российским, с виду-то нашенский, поди, – и, обернувшись ко мне, добавил: – Вот что, сынок, может, я малость и погорячился, прости, но ты иди домой, к кому ты приехал, и переодевайся.
Увидев, что я непонимающе уставился на него, он объяснил:
– У нас мужчины не трясут мудями на виду у всех. Иди переодевайся и поблагодари Бога, что мы вернули тебя со двора. На улице не стали бы с тобой церемониться.
Я поднялся наверх и, умываясь, рассказал удивлённой моим быстрым возвращением тёте Вере о случившемся. Она обвинила себя, что не предупредила меня, и сказала, чтобы в дальнейшем я был предусмотрителен, так как этика здесь
