что японцы не знают, что такое борщ.
– Борщ?
– Я бы с удовольствием приготовила его, но…..здесь нет никаких условий.
– На Острове идут работы, – сказал Хашимото, немного помолчав, – все спрашивают, куда я ухожу в одно и то же время.
– А Вы что им отвечаете?
– Говорю, что гуляю по Острову, любуюсь природой.
– Значит, моё пребывание здесь – всё ещё в тайне?
– Да.
– Это хорошо.
– Но долго оставаться здесь для Вас опасно, Свэта.
Я пожала плечами:
– Мне нужно дорисовать портрет Ани.
Вечером, когда огонь разогрел пещеру, и стало тепло, мы рассказали друг другу о наших прошлых жизнях.
– Скажите, Свэта, когда Ваш жених погиб, Вы так и жили в одиночестве столко лет? – спросил Хашимото.
– Нет, был у меня парень год назад. Андреем звали. Он… он даже предложение мне сделал.
– Но Вы так и не вышли за него замуж?
– Нет, он работал техником на пароходе, всё время почти уезжал по работе, да и сам он не здесь родился. Приезжий. А потом я случайно узнала от кого-то, что у него в одном порту на Большой Земле была интрижка с какой-то училкой.
– Вы расстались?
– Угу.
– Вы сочли его предателем, Свэта? – спросил Хашимото.
– Да. Ему нужна была совсем не я, а те перспективы, которые открылись бы перед ним, если бы мы поженились. Он хотел открыть здесь свой бизнес, и потом, я…..я поняла, что не люблю его.
– Не любите?
– Нет.
– А тот второй… Ваш второй человек?
– Олег?
Я быстро смахнула со щеки слёзы, они накатывались на глаза, и я была уже не в состоянии скрыть этот поток.
– Олег, он был совсем другой. Он….он любил меня.
– Любил? А Вы его?
– Я его тоже любила, но теперь жизнь моя кончена. Я осталась совсем одна.
– Почему Вы так говорите, Свэта? Вы ещё молоды, талантливы. У Вас ещё вся жизнь впереди.
– Жизнь? Россия продала ту землю, которая была единственным прибежищем для меня в этом мире. Эти чиновники не посчитали нужным спросить меня и моих земляков, хотим ли мы оставить то, что имели, ради «лучшей жизни» Многие хотели бы, но не я.
– Почему?
– У каждого человека в его душе есть родина, к которой он всегда будет стремиться и стремился в прошлом, и я ничего ничего не могу поделать с собой, я не могу забыть мою родину. Не могу, Хашимото. Не могу!
Видя мои слёзы и судорожные рыдания, он хотел прикоснуться к моим волосам, но затем вдруг передумал, вероятно, решив, что мне будет это неприятно. Мы молчали. В очаге уже тлел огонь, однако несмотря на тление и угасание, было тепло и как-то по-особому уютно.
– Хашимото, – произнесла я спустя какое-то время, – а Вы бы отказались
