Бога в себе, отворачиваясь от него в страхе и неверии?
– Мы отдельно, и Боги отдельно, нет никого их них внутри нас, – отчеканил юноша, «возвращаясь» в настоящего солдата, как только кассис придавил золотые локоны.
– Ты только что совершил распятие, сынок, всего Пантеона, – улыбнулся Архимед.
– Я разговариваю с сумасшедшим, к тому же еще и нищим, в то время когда мои сослуживцы набивают карманы сицилийским золотом, – картинно произнес юноша, – проболтай я с тобой еще немного, и мне не достанется ни монет, ни женщин, ни маленькой толики славы завоевателя Сиракуз, которую я оплатил своей кровью. – При этих словах легионер продемонстрировал старику кровоточащую рану на правом плече.
– Тогда поторопись, – невозмутимо ответил Архимед, – успеть насладиться чужой болью и страданием.
Он ткнул мыском сандалии в песок:
– В этом и состоит Свобода Выбора, но не забывай об Ответственности, которая пока еще давит (Архимед провел веткой по горизонтальной линии), а не является партнером (оливковая указка «запрыгала» через гиперболу на вертикальном участке).
Легионер, как завороженный, следовал взглядом за кончиком прутка, выписывающего разнообразные дуги, штрихи, окружности и «восьмерки» около «муравьиной горы». Что-то внутри головы кричало: «Иди в следующий двор, пока не поздно, пока разграбление города на полпути, пока еще есть время», но мягкий, ласковый голос сердца шептал: «Останься здесь, сделай правильный выбор, у старика есть то, чего не найдешь в сундуках и кошельках, не увидишь за оторванной половицей или сломанной каменной кладкой тайника».
Легионер колебался, что категорически запрещено человеку с оружием в руках. Видел бы меня сейчас центурион, думал он, все слова застряли бы в горле, а глаза точно вылетели бы из раковин. Хотя, возможно, что-нибудь вроде «солдат никогда не гнет спину перед врагом» сотник и выдал бы, а уж после затрещина, сравнимая с ударом стенобитного орудия.
Кстати, а почему линия «муравейника» изгибается так резко, от почти горизонтальной к почти вертикальной?
– Старик, – воскликнул юноша, – отчего твоя черта согнулась, как рыба, выброшенная на песок?
– Это точка излома, момент Пришествия, – ответил Архимед, сидевший с закрытыми глазами.
– И кто должен прийти? – недоуменно спросил солдат.
– Тот, кто принесет в Мир символ Божий, Крест, тот, кто объяснит Свободу и Ответственность всем, а не одному, как я толкую тебе сейчас.
– Как же он сделает это?
– Житием своим и смертию, – из-под опущенных век Архимеда покатились слезы.
– Если у тебя есть еще что-то, говори, время, проведенное в беседе с тобой, слишком дорого обходится мне, – заторопил юноша старика, прислушиваясь к шуму, замешанному на гоготе солдат и женских воплях, перемещающемуся по городу.
– Ты задаешь вопросы, я – ищу ответы, – смиренно промолвил Архимед.
– Тогда
