признаться:
– Я умираю.
Я была готова услышать любой треш. Но не эту альтернативу: «Его нет». Все тщательно выстроенные стены из обиды и отчуждения рухнули перед уродливой перспективой – потерять его. Реальность настолько оказалась беспощадной, что в панике я ухватилась за его плечи.
– Умираешь?! Нет! – Глаза застелили беспомощные слезы. Инфаркт, эти его «приступы» – все было очевидно. Задыхаясь от избытка противоречивых чувств, я бредила: «Только не это. Мы справимся, придумаем. Лекарства, исследования…». Он молча покачал головой, и я разрыдалась. – Ну должно же быть хоть что-то! Люк!
Он обхватил мое лицо ладонями, жадно ловя каждую обнаженную эмоцию:
– Процесс необратим. – Я прижалась к его торсу с таким отчаянием, словно пыталась поддержать уставшего под бременем Атланта. В его груди нарастал рокот. Глаза горели решимостью. Я зажмурилась, закрываясь в скорби, и он обрушил спасительную правду. – Я умираю без тебя.
«Вдох через нос, выдох через рот», – пока я сосредотачивалась на дыхании, в какой-то нечеловеческой ломке, у самых губ он проглотил мой воздух:
– Чистая. Невинная. Бросилась спасать чудовище. И заякорила. Помоги же тебе Бог! — С болезненной нуждой он ласкался о мое лицо, осыпал поцелуями волосы, дышал на ушные раковины и шею. Обездвиженная им и деморализованная, я покрывалась мурашками потрясения, а удав нашептывал знакомым рокочущим баритоном. – Теперь я знаю, каковы на вкус… Твои эмоции. Кровь. Слезы и…
Хищник в наваждении потянулся к моему лицу, легко надавил на подбородок, коснулся пальцем приоткрытых губ, молниеносно наклонился и… лизнул. Холодный язык на миг скользнул в рот, и меня закоротило. Физически, на уровне органов чувств. Хищник взвыл:
– Что же я делаю? У меня нет сил! – Сгреб меня в объятия, продолжая рычать в ключицу. – За что ей это? За что ей я? Бред! Что я несу? Не слушай меня, девочка, не слушай. Я не в себе. Да наплевать! Я… Без тебя… С ума схожу!
Нервы оголились. В попытках вдохнуть, я хватала ртом воздух. Все эмоции сплелись в единую проекцию и вылились в агонию. Он бережно прижал к себе мое дрожащее тело:
– Тише, Ангел мой, дыши. Ты! Причина. Моего. Существования. – Гордон заглянул в глаза, и я растворилась во взгляде, полном обожания. – Я люблю тебя. Это единственная правда, что я могу себе позволить. Все остальное ложь.
Его образ отпечатался в сознании с фотографической точностью. Но сейчас передо мной оказался незнакомец. Боль в его глазах была настолько острой, что пальцы сами потянулись к суровому лицу. Как завороженная я разглаживала заломы гордеца на упрямой переносице, очерчивала контуры хмуро сдвинутых надбровий, перешла на скулы под дневной щетиной, спастически сжатые челюсти, волевой подбородок. Но едва коснулась скульптурных губ, он захватил ртом мои пальцы. Мягко. Благоговейно. Ледяной язык чувственно прошелся по подушечкам…
«И снова. Искровой разряд», – я дернулась
