конечно!.. И ещё смеете рассуждать о каких-то лагерях смерти! Вы – раскормленная, ленивая, вам все потакают, все в рот смотрят! Лагеря смерти! Мало ли какие ошибки человечество совершало?! И сейчас к ним следует относиться именно как к ошибкам! А не твердить, как попка-дурак, – лагеря смерти, мы пережили страшную войну, мы спасли мир от коричневой чумы! Ещё разобраться нужно, что там было на самом деле, какие такие лагеря и какая чума!
– Я не могу, – вдруг сказала Розалия Карловна совершенно спокойно.
– Что? – подскочила Лена. – Что с вами?
– Я не могу относиться к лагерям смерти как к ошибке. – Розалия говорила и неторопливо заворачивала рукав своего бурнуса. – И разбираться мне ни в чём не нужно, я давно разобралась.
Она завернула манжет и выложила на стол полную белую руку. Высоко, у самого сгиба локтя виднелась какая-то лиловая полустёртая татуировка.
Владимир Иванович выругался себе под нос и посмотрел на Степана.
– Там номер, – пояснила Розалия Богдану и кивнула на свою руку. – Восемьдесят тысяч двести двенадцать дробь четыре. Четыре – это номер барака. Я была в немецком лагере для еврейских детей. Вы хотите рассказать мне, как там было, молодой человек? Или мне рассказать вам, как там было?..
Все молчали.
Вода плескалась под бортом, и чайки кричали. Должно быть, с кормы второй палубы им кидали хлеб.
– В четвёртом бараке держали детей, предназначенных для медицинских экспериментов. У кого-то выкачивали кровь, у кого-то брали почки, печень. У меня брат был маленький, его сожгли. Он оказался в другом бараке. Он не хотел в печь, плакал очень. Он был талантливый мальчик! Бабушка до войны купила ему скрипку. Мы жили в Киеве. Он играл. Перед казнью стыдился, что плачет, кулаки искусал. А когда уже всех построили и повели жечь, спросил меня: «Как же я теперь буду играть? Руки испортил!» И я видела, как он идёт туда.
Розалия Карловна неторопливо завернула рукав и стала застёгивать манжет. Застёгивала долго, даже Лена ей не помогала.
– Кофе я буду пить на палубе, – распорядилась она, застегнув. – Где мой сладун? Иди сюда, мой мальчик, иди скорее! Тётя Роза приглашает тебя на кофе! На воздух! Хорошо на воздухе, верно?..
Розалия Карловна подхватила Герцога Первого, водрузила его себе на бюст и выплыла из салона.
Лена покидала в корзину очки и какие-то таблетки со скатерти, кивнула официанту и тоже пошла было к двери, но вернулась и сказала Богдану:
– Ты знаешь, парень, меня никто и никогда не называл прислугой! Ни в доме Розалии Карловны, ни в доме Льва Иосифовича! Ты первый назвал!
И вышла.
Таша посидела-посидела и выбежала следом.
Потом поднялись Владимир Иванович и Степан, а за ними Наталья.
Они втроём сидели на корме и разговаривали вполголоса.
– Да всё равно ничего не выстраивается, – говорил Владимир Иванович. – Хорошо, допустим, Розалия затеяла кражу ради страховых возмещений.
