демонами и демоницами.
По потолку бегают зловещие рогатые существа.
Оркестр производит чудовищную какофонию, сквозь которую до меня доносится его самодовольный хохот. Его.
Я бреду по лабиринту.
Георгий Яропольский / 1958–2015 /
Поэт, переводчик. Родился в Новосибирске, жил и писал в Нальчике. Автор восьми поэтических сборников и поэтического переложения Апокалипсиса (Откровения Иоанна Богослова). Переводил поэтов Северного Кавказа и Закавказья: Галактиона Табидзе, Кязима Мечиева, Кайсына Кулиева, а также современных кабардинских и балкарских авторов. С 2001-го занялся переводами с английского стихов Роберта Фроста, Филипа Ларкина и других англоязычных поэтов. Перевел на русский язык более двадцати романов современных англоязычных писателей.
Транзит
Город Nальчик
Игорю Терехову
Хоть в мечеть обратился «Ударник»,
хоть реклама повсюду в чести,
хоть все больше фасадов шикарных, —
от тебя, слобода, не уйти.
Пусть три слоя гудрона налягут
здесь на землю подобьем оков,
но проступит и прежняя слякоть,
и булыжники прошлых веков.
Пусть малюет хоть кто не по-русски:
Pizza, Club, Vavilon ли, Vivat, —
на углах, как и раньше, старушки
сядут семечками торговать.
Даже если и буду сподоблен
Корбюзье изощренных затей,
не поверю в кончину колдобин,
закоулков, трущоб, пустырей.
Светляки до сих пор не потухли,
хоть, конечно, неону – мерси.
Нацепив италийские туфли,
самотечную грязь помеси.
Коль налипнет саманная глина,
захолустье винить не спеши:
не провинция в этом повинна,
а особое зренье души.
Мир обманной завесой окутан,
но черты его сквозь ширпотреб
прозревает художник Колкутин —
и все прочие, кто не ослеп.
«Вдруг захотелось снега. Чтобы он…»
Вдруг захотелось снега. Чтобы он
светился затаенно и печально.
И чтоб – ни звука. Чтобы только звон
в ушах от ненасытного молчанья.
И чтобы окна – гасли. И следы,
в снегу сойдясь, застыли бы ничейно…
А дворник, взявшись утром за труды,
не понял бы их знойного значенья!
Пустырь как цитата
По соседству с термитным кварталом
лёг и в сон погрузился пустырь.
Он дарован зверушкам картавым,
ржавым тросам да травам густым.
Он изрыт, как ломоть, что оторван,
он изрезан небрежным ковшом.
По сырым и извилистым тропам
я не раз, спотыкаясь, прошел.
Оступлюсь – он тяжёлые веки
приподнимет – и снова смежит.
Он не ищет любви в человеке
в этом веке; он просто лежит.
Он
