все равно не отказаться:не зная боли наизусть,
не прочитав «Трех мушкетеров»,
не испытав земную грусть
и не вдохнув морских просторов
как бы не стоило и жить…
но чтоб все это состоялось,
должны нам органы служить,
не раз уже перечислялось:
глаза и уши и кишки,
желудок, легкие и почки,
и две ноги и две руки,
и слизистые оболочки,
и все что нужно для крови,
и кожа, печень, сердце,
и орган нижний – для любви,
и верхний – мозг, как в небо дверца, —
все эти органы не соль,
скорее овощи для супа,
и уготована им роль
увы! стать составными трупа…
так что мы, люди – не цветы,
и не войти нам в царство теней
в том ореоле красоты,
что окружает смерть растений.
Думаю, каждый имел хоть однажды то странное чувство,
будто все вещи вокруг, но особенно те, что близки,
с нами живут день и ночь, как бы тоже семью составляя.
Больше значение их, чем квартиры простой интерьер.
Сами они по себе, если пристально к ним присмотреться,
только лишь делают вид, что бездушна их вещная суть.
Тайно за нами они из квартирной тиши наблюдают.
Но, едва взглянешь на них, они тотчас отводят свой взгляд.
Это легко объяснить: ведь мы в снах с ними часто встречались.
И как нельзя доказать, что реальность отсутствует в снах,
так невозможно решить, что чужды осознанию вещи.
Просто сознание их запредельно, как древних богов.
В этом любому из нас до смешного легко убедиться.
Нужно не больше, чем стать хоть однажды совсем одному:
не потому, что людей, вас понять и утешить способных,
не оказалось вблизи: потому, что никто из людей,
шире, никто из существ, называемых нами живыми,
выдержать просто б не мог наш холодный задумчивый взгляд.
Тонкой подобно игле, он скользит сквозь феномены мира.
Нет на земле ничего, что б смягчило его остроту.
Ненависть, страсть и любовь, равнодушие, страх, любопытство, —
все перечислить нельзя, что никак не задело его.
Самое страшное здесь, что при всем том размахе полета,
что нам дарует наш взгляд, он привносит щемящую боль
в сердце. Ее не унять. Бесполезно познание мира,
если чревато оно чувством в сердце засевшей иглы.
Вот в тот критический миг и спасут нас безмолвные вещи.
Только они до конца наш холодно-убийственный взгляд
выдержат. И с добротой, недоступной животным и людям —
надобно чудом назвать, что она посетила вдруг нас —
их, как домашних зверей, мы уже никогда не покинем.
Даже однажды поняв, что на нас они смотрят давно
как на особую вещь. Да, на вещь и ни больше, ни меньше.
Просто в ней больше, чем в них, разных качеств занятных
и свойств.
Ясно теперь, почему, когда мы наблюдаем за ними,
кажется странным для нас, что
