style="font-size:15px;"> Это был Колькин уазик. Хоть и сносило ветром, а по реву ясно было. Дед еще послушал – Колька едет, починил, значит. Он ушел в дом, сам все прислушивался, но машина не подъезжала, мотор вхолостую молотил где-то в темноте. Чурбаки грузит, понял дед. Он поставил вариться картошку в мундирах, спустился в подпол, набрал огурцов и капусты в миску.
Колька был с Натальей. Он сбрасывал дрова у бани, а Наталья с сумкой и еще с чем-то под мышкой вошла в дом.
– Здорово, Тимофей Степаныч, гостей не выгоняешь?
– Заходи, Наташа. – Дед шарил в темноте за печкой вторую лампу. – Починил Николай машину-то?
– Он их все время чинит… – Наталья поставила на стол бутылку, банку с красными и желтыми консервированными перцами, миску с блинами развернула из тряпья, попробовала толстыми пальцами – горячие, кастрюлю размотала с вареной картошкой.
Наталья была Кольке под стать, крупная женщина, делала все молча, уверенно и спокойно, как будто о чем-то думая. «Скучно ей в Матюнине. – Дед протирал от копоти стекло лампы. – Одна бабеха на всю деревню да две старухи негодные. Поговорить не с кем, вот и гоняет телевизор целыми днями».
Николай вошел. Он всегда входил, как будто стесняясь чего-то. Может, своих размеров или запаха соляры, пропитавшего его навсегда.
– Отметим, что ли, праздник, Тимофей Степаныч!
Выпили. Поели. Колька тут же зевать стал. Так, что рот ладонью не закрывался. Дед, уставший и тоже сонный, сидел, глядя в окно. Он и понимал, что нехорошо, но говорить ни о чем не хотелось. Наталья сгребла в таз грязную посуду, накопившуюся за три дня, забрала одну лампу и пошла мыть в сени. Рукомойником забренчала…
…Проводить вышел. Расслабленный, пьяненький, сел на крыльцо. «Хорошие вы ребята!» – думал, глядя, как Наталья забирается в машину. Уазик, светя одной фарой, жалобно подвизгивал, его кособочило до самой земли… «Что же ты, Господи, детишек им не дашь? – вздыхал дед. – Молодые, здоровые… с детишками-ребятишками хорошо. Вон у меня – двое внучат! Разве плохо?!»
Машина, далеко ощупывая ночное озеро узким желтым пучком, свернула за остров, и ее не стало видно.
Браконьеры
Енисей в своем среднем течении широк, а кажется, что не очень. Идешь серединой реки, вроде и берега рядом, но вот ухо ловит далекое гудение комарика – звук лодочного мотора, и, присмотревшись, видишь: едва различимой букашкой ползет моторка под высоким таежным берегом. Тогда как будто понятно – широк!
– Сколько же до нее? – спрашивает Василь Василич. Он щурит вдаль волевое, не старое еще лицо, но все не видит лодку.
– Километра три, а может, и пять… – Николай Сергеич сидит за мотором.
Правый, гористый берег колет небо островерхими елками, левый – низменный, весь в тальниковых кудрях, до него так же далеко. Гладко и просторно.
Двое приятелей неделю уже путешествуют из Красноярска в Дудинку.
