все квелые, как покойники…
– Помолчала бы, – сказала Кира Евсеевна, поворачиваясь и раздвигая бёдрами Еремея Осиповича и Надю. – Сколько на нас всего…
– А Сирош ничего, – оптимистично произнесла Войкова. – Бравенький. Значит, и мы в порядке будем. Не знаю, как мужики, с ихними пистолетами, а мы, бабоньки, всегда справными будем.
И она опять хихикнула, словно всхлипнула.
И Гурьев подумал, что у неё может начаться истерика, и погладил ладонью по литой спине.
Войкова замерла.
Он ещё несколько раз провёл сверху вниз, из-за жидкости не чувствуя пальцами её кожи, и вспомнил тот давний мираж.
– Это было предупреждение. Знамение, – прошептала Надя. – Это – мы сейчас…
Кто-то всхлипнул.
Потом ещё раз.
И тело Еремея Осиповича затряслось, стало соскальзывать вниз. Кира Евсеевна и Ирочка Беловёрстова подхватили его под руки, помогая выплакаться, понимая и прощая. Только до Войковой не дошла причина, и она хотела выразить презрение, но тут вода перестала литься, дверь открылась.
Сирош протянул им нечто похожее на халаты, все одинаковые, и они стали закутываться в них.
Выходили, садились на скамейку вдоль борта, не чувствуя облегчения, но довольные относительной прохладой.
Машина тронулась, закачалась на барханах.
Сирош указал на свисающие упругие петли, и каждый вцепился в них, стараясь не задевать соседей. А Гурьев наклонился к Сирошу, спросил:
– Ты-то как?
– Есть маленько… – кивнул тот. – Знаешь, о чём я?
– Да. – Гурьев помолчал. – Все знают.
– Там у них всё есть, оборудование, всё как надо, мне уже делали, ещё будут…
– Это облако, буря…
– Испытания, – согласно кивнул Сирош. – А здесь – могильник. Постоянный уровень.
– Крепко хватанули, – произнёс Гурьев и, откинувшись, прикрыл глаза.
Опять навалилась слабость. Тошнило и ничего не хотелось. Даже вспоминать то, что когда-то учили об облучении, рентгенах, уровнях, болезни… Свободной рукой он приобнял Надю. Покачивался в этой странной машине и видел перед собой то пронизанный солнцем знойно-зелёный двор Хатема. То маленькую квартирку, с полочками книг, телевизором, широкой кроватью, прикрытой вышитым покрывалом. То подземную станцию с пультом во все стены… Видения проносились стремительно, не давая возможности ничего осмыслить. Но он и не пытался это сделать. Хотел пожалеть о случившемся, но что-то мешало…
Много лет назад, в свою первую экспедицию, он, увидев мираж, долго не мог поверить, что это несуществующее, но потом постепенно привык – и миражи стали частью его жизни. И всё, что произошло в эти дни, он тоже отнёс к своей жизни, не деля на реальность и ирреальность.
Они ехали, по-видимому, долго, он несколько раз проваливался в зыбучий сон. И Надя спала, положив голову на его плечо и просыпаясь от толчков. Остальные тоже молчали, закрыв глаза. Наконец качка
