точек – ей никогда в жизни не приходилось видеть звёзды так близко и в таком количестве, и, глядя на них, она стала припоминать картинки из учебника астрономии, которую не любила, а поэтому учила лишь для того, чтобы сдать и забыть. И вот теперь она пыталась вспомнить дорогу в этом море огней, но, кроме Большого Ковша, ничего не нашла и, огорчённая своей забывчивостью, стараясь не разбудить прикорнувшего у её ног Еремея Осиповича, поднялась и пошла к колодцу.
Под неземным светом остывающая пустыня покрылась пятнами неразличимой живности, и эти медленно или стремительно скользящие по барханам тени забавляли Ирочку и сладко пугали. Один раз, когда чья-то тень пронеслась совсем рядом, она вскрикнула. Но тут же испугалась ещё больше исчезновению всего, что её окружает, и поспешно зажала рот ладошкой, как делала дома, когда, запершись в своей комнате, смотрела видеофильмы с вурдалаками, оборотнями, мертвецами, развратными женщинами и мужчинами и прочими ужасами, от которых, сколько себя помнит, её бдительно оберегали родители.
Вода в колодце отражала звёзды, но здесь их было гораздо меньше, и, проводя пальцем линии, Ирочка нашла созвездие Скорпиона, и Водолея, и Рака, и Близнецов. Хотя они и не могли уместиться в этом маленьком квадрате, но она нашла их и обрадовалась этой своей маленькой победе, отчего вернулась к палатке в приподнятом настроении, уверенная в себе настолько, что присела на корточки рядом с Гурьевым, коснулась пальцами его потного лба, щеки, сухих шершавых губ, нашёптывая приходящие впервые ласковые и незнакомые ей слова…
И так сидела долго-долго, забыв обо всём на свете, пока чья-то тень не легла на лицо Гурьева. Подняв глаза, она увидела между звёздами и песком обнажённую фигуру. Она была тонкой и длинной, соединявшей в себе и мужские, и женские линии, и Ирочка Беловёрстова стала с любопытством наблюдать за ней, запрокинувшей лицо к звёздам, неподвижно застывшей на гребне, окружённой переплетающимися, движущимися тенями, которых становилось всё больше и больше. Ещё мгновение – и эти тени, слетаясь со всех сторон, закрыли бы фигуру, но та неторопливо шагнула, осветив тени вокруг, стала спускаться к палатке, и Ирочка Беловёрстова поняла, что это Надя.
Она скосила глаза, отметив неподвижных, спящих Еремея Осиповича, Киру Евсеевну, Войкову, а Надя была уже совсем рядом. Теперь можно было отчётливо разглядеть и острые плечи, и маленькую грудь, и впалый живот. Ирочка Беловёрстова опустилась на песок, тем самым отдаляясь от Гурьева, ничему не удивляясь и чувствуя сестринскую любовь к остановившейся напротив Наде.
– Правда, чудесная ночь, – сказала та, и Ирочка Беловёрстова согласно кивнула, понимая, что не видела тела красивее, и позабыв пожалеть себя.
Надя присела рядом, обняла её.
Ирочка Беловёрстова не стала плакать, а только тяжело вздохнула, греясь у этого тела, и озноб, охвативший её, постепенно уходил.
Звёзды стали тускнеть. Их становилось всё меньше, словно кто-то закрывал их непроницаемыми колпачками, и Надя накинула сарафан, но от этого не убавилось тепла, идущего от неё. Ирочка Беловёрстова уже совсем не дрожала, а, прикорнув к плечу Нади,
