и послабее, низвергающихся с самой вершины скалы или пробивающихся откуда-то из её подножья, разлетающихся в тучи мелких брызг от ударов об утёсы и целенаправленных в одну точку, не встречающих ничего на своём пути, что волей-неволей у Фридриха разбегались глаза. Вскоре он понял, что все эти водопады и источники происходят от летнего таяния на горных вершинах ледников, покрывающих их, будто белая папская риза. Низвергаясь с вершин и сочась из земной толщи, они подпитывают своей водой фьорды, словно мелкие кровеносные сосуды подпитывают кровью вены и артерии человеческого тела. Спустя несколько дней ему открылось, что и вся Норвегия – что тело человека, настолько она здорова, девственна и красива. Она дышит, она живёт, она манит. Чего давно уже не скажешь о многих странах старого континента…
Водопады и скалы сменялись кристальной чистоты озёрами, в которых кишевшую рыбу можно было наблюдать хоть до дна, и долинами, в коих озера эти располагались. По берегам крестьяне пасли скот, угоняя его по вечерам в свои деревеньки, прилепившиеся, словно осиные гнёзда, на горных отрогах. День ото дня Фридрих задавал Нильсу всё меньше и меньше вопросов, а тот, хитро поглядывая на своего клиента, старался говорить как можно меньше, ведь истинное наслаждение величием природы заключено именно в её молчаливом созерцании, в той тишине, которая подобно утренней дымке окутывает человека, выходящего на высокий утёс и взирающего с него сначала вниз, в лазоревую гладь мирного фьорда, а потом вдаль, в горные вершины, сверкающие слепящей белизной тысячелетних ледников. Так они и продвигались вглубь страны, пока не оказались на побережье Согнефьорда.
Этот фьорд окончательно добил Фридриха – такого он никак не ожидал увидеть. Раскинувшийся на многие десятки миль, полноводный, широкий, словно Дунай, извилистый, как тропа в горах, которыми он окружён, со множеством ответвлений и рукавов, этот фьорд стал одним из самых больших чудес, когда-либо виденных им. Именно тогда Фридрих почувствовал, что наслаждается, нет – упивается – жизнью. Ему захотелось жить, долго-долго, и непременно счастливо, обрести душевное спокойствие, к которому он почти приблизился, и завести, наконец, семью, которая стала бы ему наградой за все лишения и скитания. Тогда он ещё не ведал, что близок к цели как никогда.
Они двигались вдоль Согнефьорда пару недель, на ночь разбивая палатку и разводя костёр или просясь на ночлег в редких деревушках, встречавшихся по пути. Наконец, они достигли одного из самых больших рукавов – Неройфьорда.
– Если пожелаешь – можем свернуть, – молвил Нильс, почесав за ухом, – он заслуживает того, чтобы на него взглянуть.
– А потом куда?
– Потом? Можно через горы и озёра до Христиании доплестись. А оттуда уже к себе в Германию поплывёшь!
– А много ли путь займёт?
– Не волнуйся, к концу августа поспеем. Как раз поглядишь, как иссякнут водопады и как фьорды начнут готовиться к зимовью. Увидишь всё развитие
