чего ты решил, что можешь так со мной обращаться?! Кто тебе позволил?!..
– Сиди уже… Никто не позволил! Давай ногу твою посмотрим, – пробурчал я, отмахиваясь от возмущенной малолетки.
Вот понаблюдал я за ней внимательно, и меня как обухом по голове. Девчонка она еще совсем. Избалованная кем-то девчонка. Может, совсем мелкая, я в людях не очень разбираюсь. Правда, она что-то там про детей гор и неба говорила, но, может, это такой вид людей? Типа как гномы, только тощие и бледные? Очень тощие…
Ножка у поганки была маленькая, целиком в мою ладонь помещалась. Я сапожок с нее стянул и от души помянул всю троллеву родню по матери до пятого колена.
То ли надела изначально утром криво, то ли пока шла – нога вспотела и вывернулась. Но стерла она себе кожу на трех пальцах чуть ли не до мяса. А все туда же…
Первым делом развел костер, сбегал с котелком за водой, потом пошел нужные цветы искать и с лешими пререкаться. Один, старенький, сжалился, притащил из своих запасов ромашку с календулой. Так что запихнул я поганку больной ногой в миску с отваром, строго-настрого велев сидеть как прибитая, а сам пошел подорожник искать и яйцо сырое.
Вернулся – сидит. Лицо недовольное, словно не она себе сама все до мяса стерла, а неведома кикимора. Вынул, вытер, подорожник приложил, травинкой обмотал, из собранных яиц и остатков мяса тетерева мешанину яичную сварганил, пленку из-под яичной скорлупы на стертое место поганке приклеил, а засохший подорожник выбросил… Уф!
С братьями-сестрами младшими никогда столько не возился! А тут прямо нянька. Непонятно только, за что мне это счастье на голову свалилось. Вот чего меня на тех квакш смотреть понесло? Нашел бы ее кто-то другой…
И тут чахла эта таким странным, хрипловатым голоском выдала:
– Спасибо. Только ты молчи и не говори ничего. Ты такой милый, когда молчишь и обо мне заботишься.
Я чуть не подавился! Закашлялся… Но говорить ничего не стал – не мог потому что. Вот сидел такой у ее ног, любовался на тот беспредел, что она за один день пути устроила, обдумывал, надо ли на ночь чем-то заматывать или так сойдет… и надо же! Милый… когда молчу. Вот хорошо не умер, пока кашлял!
Ну а потом побрел дальше «ухаживать», потому что это хромое же еще и кормить надо! Правда, ела она как птенчик, по сравнению со мной, так что кормить в первую очередь надо было меня.
Вот я и отправился добывать нам пищу. И только уже возвращаясь обратно, с заячьей тушкой в руках, осознал, что улыбаюсь. Забавная она. Страшненькая, бледненькая, но забавная. И гонор этот ее меня уже не раздражает, а веселит. И вообще… привык я к ней за сутки.
А когда она в спальном мешке ко мне прижалась и опять что-то про «милого и совсем не страшного» мне прямо в грудь щекотно так профырчала, я совсем растаял. Погладил поганку по ее пушистым волосам и от щедроты души даже имя ее вспомнил:
– Спи… Каарис.
***
Утром нога у чахлы выглядела гораздо лучше,
