Я её поправила немного…
– Кто тебя просил! Мы не собираемся её печатать. И отзыв твой отправить я не могу. С таким отзывом её не только надо печатать немедленно, но и Государственную премию давать. И автору рассказов – не могу отправить твой отзыв. Да я бы умер от стыда, если бы мне такой прислали. Не понимаю, почему ты так рассердилась! Ну не дал ему Бог таланта, тебе дал, а ему – нет. Он не виноват.
– Но, может, Бог ему дал талант в чём-то другом, а он бьется лбом о чужую стену.
– Это не наше с тобой дело. Надо было пять строчек написать – не подходит материал для журнала, и всё! Прости, Светлана, эта работа не для тебя.
Перевод на тридцать рублей пришёл, когда я крутила в руках последний пятачок. Хотелось купить булочку, но тогда у меня не было бы денег на метро. Но Господь всегда помогал мне в самые критические минуты!
Я побежала на почту, улыбка не сходила с моего лица. Тридцать рублей, растяну их до каникул!
– Знаете, я не могу выдать вам деньги, – сказала женщина в окошке, – у вас же совершенно никакой прописки!
Отчаянью моему не было предела. Я села за стол и расплакалась. Всё рушится, в прекрасной моей-чужой квартире нет ни кусочка хлеба. И пятачок на метро – только на завтра.
Женщины выбежали из-за стойки. Господи, сколько добрых людей всегда оказывается рядом!
– Девочка, да не плачь ты, расскажи толком!
– Понимаете, меня приняли кандидатом на Высшие литературные курсы, это Литературный институт. Ну, без общежития, без стипендии… А тут сказали – зачисляем, представляете? Поедешь домой на праздники – выписывайся, с учёта снимайся. Я и выписалась, а зачислили другого. Это гонорар из журнала за рецензию.
Деньги мне выдали по старой прописке. Журнал, оказывается, отправил и оплатил мой сердитый отзыв.
8. Зачислили!
Кончался ноябрь. Никого не волновало, как и на что я живу. Я и не жаловалась – знала, на что иду. Но я не платила партийные взносы, мне просто некуда было их платить! При моих доходах они были бы копеечные, но факт есть факт. В институте меня не ставили на учёт, в Союзе писателей тем более.
Сижу в парткоме напротив добрейшего секретаря, нашего преподавателя философии.
– Понимаю, вы не виноваты. Мы очень хотели зачислить вас, но не всё от нас зависело. Пойдите в Союз, пусть решают, где вам стоять на учёте.
Бессменная секретарша в приёмной Союза слушала меня, не перебивая. По её лицу трудно было определить, сочувствует она мне или осуждает за непростительное легкомыслие.
– Михаил Луконин сегодня первый день на работе после болезни. Посидите, я с ним поговорю.
– Спасибо!
Сижу в низком кресле у него в кабинете, руки на коленках. В конце концов, мне-то всё равно, куда платить взносы.
– Так. Деньги у тебя есть?
– Есть.
– Покажи.
Достаю три рубля из кармана. Он никак не реагирует на эту сумму.
– Ты не замужем. Дома одна
