Модля, Мануйлова и его помощника Комиссарова. Результаты обыска вполне подтвердили подозрения в отношении занятий обоих японцев шпионской деятельностью – у них были найдены чертежи и рисунки мин, минных заграждений и разного рода кораблей, морская карта с нанесенными на нее маршрутами следования судов, а также заметки о состоянии русской армии; была обнаружена и значительная переписка на японском языке, причем неизвестный корреспондент бывших приказчиков настойчиво требовал от них соблюдения особой осторожности. Оба японца были арестованы, а 9 августа за решетку была отправлена и жена Сиратори – Елена Павловна (урожденная Никулова), дочь полковника98. Всем арестованным было предъявлено обвинение по статье 1035 Устава уголовного судопроизводства – военный шпионаж.
На Дальнем Востоке аресты японских агентов начались еще раньше – в конце 1890-х годов. Не прошло и полугода после вступления России на Квантунский полуостров, как в августе того же 1898 г. в Порт-Артуре был арестован японский «коммерсант» Хара Фуну, застигнутый за черчением крок крепости с нанесением батарей и расположения орудий99. В дальнейшем японский шпионаж принял на Дальнем Востоке особенно широкие размеры. До начала войны, свидетельствовал здешний российский военный следователь, японцы имели своих тайных агентов «во всех более или менее важных пунктах намеченного ими театра войны … благодаря чему они были прекрасно осведомлены о действительном положении дел». В Уссурийском крае и Маньчжурии такими агентами являлись «по преимуществу японцы в виде торговцев, парикмахеров, содержателей гостиниц, меблированных комнат, публичных домов и т.п. учреждений». По сведениям “New York Times”, накануне войны в Порт-Артуре на японскую разведку работали и французские танцовщицы, которые «пленили сердца всех тамошних русских офицеров»100. «Противник, – заключал русский военный следователь, – прекрасно был осведомлен как о состоянии наших войск, так и о внутреннем положении России»101. Другой очевидец, жандармский ротмистр Михайлов, служивший во Владивостоке, писал о «чрезвычайно искусно функционирующей сети японского шпионажа, очень правильно поставленной, охватывающей весь Дальний Восток и правильно организованной с большими затратами еще в мирное время. Тут было все – и тщательная подготовка еще задолго до войны переодетыми офицерами Генерального штаба, не брезговавшими содержать публичные дома, заниматься ремеслами и исполнять лакейские и поварские обязанности у высшего русского начальства … кого тут только не было – и фельдшера, и китайские фокусники, и знахари, и купцы, и бродячие музыканты»102.
Но все это русские контрразведчики вполне осознали уже после подписания мира с Японией, а то, что им удалось обнаружить и обезвредить на Дальнем Востоке накануне или в ходе самой войны, было каплей в море. В начале июля 1902 г. на станции Черкасская Южно-Уссурийского округа были
Донесение пристава 1-го участка Спасской части г. С.-Петербурга капитана Чеважевского Петербургскому градоначальнику от 12 августа 1904 г. и отношение директора Департамента полиции начальнику Петербургского ГЖУ // Японский шпионаж в царской России. М., 1944. С. 46—50.
Письмо военного министра А.Н. Куропаткина министру юстиции Н.В. Муравьеву от 25 августа 1898 г. // Там же. С. 35—36.
The New York Times. 1904. May 29. Sunday Supplement. P. 12.
Доклад военного следователя 3-й Маньчжурской армии об организации японского шпионажа, 15 сентября 1905 г. // Японский шпионаж в царской России. М., 1944. С. 16, 23.
Совершенно секретная записка ротмистра Михайлова о японском шпионаже во Владивостоке, 28 июля 1906 г. // Там же. С. 24.
