натыкаясь на каждую кочку и камень на дороге. Я моргала до тех пор, пока не увидела перед собой нечто из темной, потрескавшейся кожи. Пахло затхлостью и ладаном. Вместе с этим ощущался другой, более слабый запах, напоминающий вонь старого мяса вперемешку с грязными монетами. Кровь.
На коже виднелись четыре длинные прорези, будто кто-то провел по ней ногтями.
– Не подходить! – приказал мужской голос. – Очистить дорогу!
Я полностью очнулась, сердце заколотилось. Этот голос был мне знаком. Когда я приподнялась, раздался тяжелый металлический звон, и мои запястья дернулись, встретив сопротивление. Взглянув вниз, обнаружила на них железные кандалы, испещренные выгравированными священными символами. Прикрепленная к ним цепь с мощными звеньями лежала у меня в ногах. Я была в карете, но не в обычной. Изнутри она выглядела как исповедальная кабинка. Высокие узкие стены облицованы потускневшим металлом с тиснением, создававшим впечатление витиеватой лепнины, а единственное арочное окно слева от меня закрыто перфорированной перегородкой, сквозь которую проникал мрачный красный свет. Дверь на противоположной стороне кареты была заперта. Провисшая часть цепи вела к лебедке, утопленной в середине пола. Насколько я могла догадаться, цепь можно было затянуть, чтобы удержать меня.
Я знала, что это такое. Дормез – карета, которая была распространена более века назад и предназначалась для перевозки одержимых; обычно их использовали для самых опасных случаев, когда для проведения обряда экзорцизма требовалось участие Божественной. Я знала о дормезах только потому, что видела иллюстрации в книгах скриптория. И не предполагала, что они еще существуют.
Должно быть, Восставший все еще находился во мне, даже несмотря на то что я его не чувствовала. Вероятно, это дормез загнал его в укрытие.
Я вдыхала и выдыхала раскаленный воздух, борясь с тошнотой, вызванной беспрестанным движением повозки. Легче стало только когда подтянулась к окну и выглянула сквозь решетку. И едва не отшатнулась назад, увидев снаружи толпу – десятки, сотни людей, все они стояли вдоль обочины и напряженно глазели. Лица их были покрыты пылью долгой дороги и искажены страхом.
Спустя мгновение, поняв, что они не могут различить меня за перегородкой, я немного расслабилась. Они таращились лишь на проезжающий мимо дормез. Но облегчение не продлилось долго: я наткнулась взглядом на потухшие от голода глаза детей, грязь, покрывающую колеса груженных сверх меры повозок, мертвого мула, что лежал в канаве, облепленный мухами. За перегородкой клубился дым, струившийся из курильниц для благовоний, закрепленных на крыше кареты. Заходящее солнце озаряло его розовым светом и окрашивало толпу, отбрасывающую длинные тени на изрезанное колеями поле, в зловещие багряные оттенки.
Пока я смотрела, мое внимание привлекла одна женщина из толпы. Она прижала к себе ребенка и перекрестилась. На ее руке ярко выделялась темная метка скверны.
Эти люди, должно быть, бежали из своих домов, что означало,
