нам стало казаться более безопасным и безболезненным вообще не заикаться на сей счет. Мы просто научились хоронить собственные желания и предавать их забвению.
Возможно, в ту пору, выражая свои желания, мы досаждали своим родителям, смущали их или как-то иначе вызывали у них ощущение дискомфорта. Может статься, наши просьбы бросали вызов системе их ценностей, возможно, мы обращались к ним с просьбами о вещах, которых сами они в бытность детьми не получали, а потому подсознательно были на нас в обиде за подобные обращения и считали наши просьбы чрезмерными.
Вполне вероятно, что наши детские запросы заново бередили в родителях издавна подавляемую боль из-за неудовлетворенных потребностей их детства. Не исключено даже, что им не нравится в вас всего лишь то обстоятельство, что вы родились мальчиком или девочкой. И тот факт, что они лишали нас в детстве многих вроде бы очевидных вещей, может выступать своего рода местью, к которой неосознанно прибегали наши родители с целью как бы наказать кого-либо из их прошлого, проецируемого на нас. Может случиться и так, что наши родители попросту боялись критики со стороны соседей или родственников за мнимую склонность «портить» своих детей, то есть нас, за чрезмерную слабость, снисходительность или же за излишнюю уступчивость.
Как бы то ни было, в итоге мы перестали понимать и ощущать, чего нам по-настоящему хочется, поскольку подобные чувства и особенно попытки выразить их оказывались для нас «травмоопасными». Гораздо легче оказалось впасть в состояние апатии. В конце концов обращенные к нам вопросы типа: «Чем бы ты хотел заняться сегодня вечером?» – стали неизменно вызывать вялые ответы вроде: «Сам не знаю» или «А мне без разницы».
В общем, когда нас спрашивают, чего мы хотим, мы попросту теряемся.
Большинству из нас никогда не довелось познакомиться ни с единой моделью того, как следует ясно и недвусмысленно обращаться с просьбами, а также не приходилось получать каких-либо инструкций на сей счет. Большинство школ и прочих учебных заведений не учат своих питомцев навыкам общения. А вот что мы чаще всего действительно видим в окружающих нас людях, причем с избытком, – так это ворчание, нытье, стенания и жалобы, но только не четкие и конкретно адресованные просьбы о кардинальном изменении ситуации. Столь же часто мы видим со стороны «обиженных жизнью» инсинуации, туманные намеки и неопределенные формулировки, но очень редко наблюдаем прямое и непосредственное выражение их человеческих потребностей, нужд и желаний. Если мы понятия не имеем, как используют на практике эти и подобные навыки, нам будет очень трудно изучить их, овладеть ими и сделать неотъемлемой частью собственной жизни.
Со мной никогда не говорили об умении просить или хотя бы о чем-либо подобном. Я знал только одно – мой отец на протяжении всей своей жизни никогда и никого ни о чем не просил. Мне не приходилось
