была не нужна! – в гневе Мотави смахнула расставленные чашки на пол, осколки брызнули во все стороны.
Она отвернулась, пряча лицо в ладонях, и, пытаясь совладать с собой, прошептала:
– Я об этом не просила.
Мотави было семнадцать лет, когда ее забрали из дома с молчаливого согласия матери. Басиат не вступилась за свою дочь, не заламывала рук, умоляя оставить Мотави – нет, ничего этого не было. Басиат спокойно смотрела, как увозят ее дочь, не проронив ни слова, и еще долго потом в своих ночных кошмарах Мотави видела холодный отстраненный взгляд матери и ее поджатые в высокомерном презрении губы.
О том, что было дальше, Мотави никому не рассказывала. Она предпочла бы все забыть и жить без мрачных образов прошлого и тягостных воспоминаний, но память была сильнее настоящего. И потому, вернувшись через восемь лет домой, Мотави не осталась с матерью, а поселилась в маленькой скромной квартире, где ее добровольное затворничество разделял только безымянный кот.
Басиат собрала разбитую посуду, достала из буфета новые чашки и разлила все еще горячий чай.
– Вот, держи, – она протянула чашку дочери. – С лимоном и двумя ложками сахара, – примиряющим тоном произнесла Басиат. – Я помню, как ты любишь…
– Зачем ты пришла? – скривила губы Мотави.
– Отговорить тебя от твоей глупой затеи. Дети не должны разлучаться с матерями.
– Ты опоздала. Я уже назвала ее и оставила.
– Зачем? Ты думаешь, это поможет? Нет! Все безнадежно! Судьбу не обмануть!
– Я не хочу быть как ты. Я хотя бы попыталась.
– Да какая разница, чего ты хочешь?! Кто ты такая, чтобы принимать подобные решения? Она нашей крови, ее нужно найти и воспитать как должно, согласно традициям!
Мотави резко опустила нетронутую чашку на стол:
– Ищи, если хочешь!
Глаза Басиат сузились от сдерживаемого гнева, лицо посуровело, лишившись напускной ласки и доброты.
– Назови ее имя! – жестко потребовала Басиат. Она намеревалась отыскать свою внучку, раз уж Мотави отказалась от дочери.
Не получив ответа, Басиат исчезла в комнате, а вернулась уже со старинной книгой в руках. Бережно переворачивая пожелтевшие листы, она отыскала нужную страницу и горестно воскликнула:
– Ты не записала ее имени!
Последняя запись была сделана Басиат, Мотави же не добавила ни строчки.
– Не записала, – отозвалась Мотави. – Это ни к чему!
– Еще не поздно все исправить. – Басиат протянула книгу дочери. – Многие века мы оставляем память о себе в этом фолианте, записываем наши имена и истории. Так мы чтим матерей-прародительниц, оберегаем традиции – а ты решила все разрушить своим упрямством? Ну же, не дай угаснуть нашему роду.
Но Мотави покачала головой. Она не желала спорить, ей хотелось покоя и уединения.
– Жаль. Ты ее больше
