без любви…
Она сама от всего отказалась. От материнский любви, от дружеской, от женской (она непременно нашла бы счастье, встретила бы того, который и взаправду – милый и рядом навсегда). От всех шести разновидностей этой самой важной из человеческих эмоций: эрос, филия, агапе, прагма, филавтия, людус (отчего ж не вспомнить древнюю Грецию?) – она избавилась в миг. Своими длинными пальцами задушила нахрен всяческую любовь к себе и к этой, теперь уже однозначно убогой и беспросветной, жизни. Наерундила, сваляла дурака. Совершила фатальную ошибку, после которой вся дальнейшая жизнь – под откос и сама она – под откос.
Девятнадцатилетняя Арина Измотова воткнула жирный крест в самую сердцевину любви с такой силой, с какой вбивают осиновый кол в могилы ведьм – ожесточенно, окончательно и насквозь, чтоб больше не смела навредить. Девушка вогнала кол собственноручно и убив всю себя изнутри, просто перестала жить, поскольку без любви в первую очередь к себе, а затем ко всему и ко всем, ты – никто и жизнь твоя – полный пшик. Такая вот скверная история.
– Если б у нас с тобой родилась дочка, милый! – произнесла она в тот день. Сказала еле слышно и каким-то странным, извиняющимся тоном, – Я бы назвала ее Гортензия. Необычное имя, как ты считаешь? Невероятное. Красивущее имя для девочки!
Он ничего не ответил. Буркнул что-то невпопад: мол, да какие такие дети, ты сама еще ребенок. И совсем не обратил внимание на тот факт, что она вино его дешевое не пила сегодня, а лишь пригубила немного для вида, и только. Не заметил, поскольку ему стало скучно и безразлично рядом с ней. Она для него была как припека: давно уже где-то сбоку. Ненужной, неинтересной и не представляющей никакой ценности.
Он поспешно оделся и ушел, пока она привычно пела незамысловатую песенку, моясь в душе. Ключ на брелке с дурацким сердечком беспечно бросил на тумбочку в коридоре. Щелкнул выключателем. Входную дверь прикрыл бесшумно: ”Отзвонил и с колокольни…”.
Спускаясь по узким лестницам старого чумазого подъезда, усмехнулся: “Если б у нас с тобой родилась дочка, милый” – ну что за чепухня-цветухня? Гортензия? Серьезно? Что за дурацкое имя? Как мамин цветок на кухне в старом поцарапанном керамическом горшке?! Бред сивой кобылы! Надо ж такое выдумать? Точно – тупая, как пробка. Ну до чего же скудоумная! И почему он раньше этого не замечал? Хорошо хоть, что вовремя обнаружил, сошла пелена с глаз. И имя это ее архаичное, как у нянечки – Арина. Ну зачем он к ней вообще так долго, целых четыре месяца, таскался?".
И правда: он ходил к ней последнее время по инерции, как на нелюбимую, набившую оскомину работу. В действительности уже и другая зазноба имелась. И не одна. Но все, как одна – освежающе-сладкие, еще не узнанные и не распробованные до конца на вкус (он, кстати, так и называл каждую из своих многочисленных женщин: "нямочка"), вызывающие учащенное сердцебиение – романтическая тахикардия ни дать и взять!
У него был какой-то редкостный
