говорю. – Спасибо за царский подарок. И как хорошо, что у тебя такая отзывчивая подруга. Передай ей, пожалуйста, что отныне и я буду её самым верным и преданным другом.
Лена вскидывает брови, долго смотрит на меня, стараясь понять, шучу я или говорю серьёзно. По-видимому, истинный смысл моих слов доходит до неё, потому что лицо её вспыхивает от смущения, и она торопливо отвечает:
– Хорошо, хорошо, передам… А ты сыграй мне что-нибудь.
– Прямо сейчас?
– Если не занят, конечно.
Я настраиваю гитару, тихонько трогаю струны. Начинаю с простенькой мелодии и негромко напеваю:
Живёт моя отрада
В высоком терему.
А в терем тот высокий
Нет хода никому…
Гитара в руках подрагивает. Дрожит и мой голос, пощипывает подушечки пальцев… Как давно я не играл!
Поставив локоть на край стола, и подперев ладонью голову, Лена, кажется, не столько слушает, сколько внимательно разглядывает меня, будто нашла во мне нечто такое, что ей доселе не было ведомо.
Беру новые аккорды и, стараясь развеселить, шутливо напеваю:
А мне мама говорила,
Говорила, говорила!
Целоваться запретила,
Запретила, да!..
Чёрт ли с этим согласится,
Согласится, согласится?
Для меня же не годится,
Не годится, да!..
И Лена улыбается:
– А ты, оказывается, ещё и артист. Вот не знала!
Я откладываю гитару и, подражая Карлсону, продолжаю дурачиться:
– О! Я самый лучший в мире артист! Самый талантливый!
Лена заливчато смеётся, но в этот момент в прихожей раздаётся звонок. Она срывается со стула и выбегает из комнаты. В открытую дверь мне хорошо видно, как высокий молодой блондин с церемонной вежливостью протягивает Елене огромный букет цветов, а Лена, улыбаясь, проводит гостя в свою комнату. Через минуту она возвращается и говорит мне:
– Это Румянцев Славик. Ты уж поиграй без меня. Ладно?
Я пожимаю плечами: Славик, так Славик. Знаю её коллегу. Знаю, что в одной школе с ней работает, что уже третий месяц заладил сюда… Но Лена снова улыбается и тут же исчезает. Мне почему-то неприятно слышать их весёлые голоса за стеной. А ведь опять как хорошо начинался вечер!
Вот и пятница. Думал, она что-нибудь прояснит в отношении «Бирюзы», но… И мне ничего не остаётся делать, как выправить командировочное удостоверение и ехать в исправительно-трудовую колонию к Пикулину. Решаю предварительно встретиться с его бывшим тренером Скляром и мастером слесарного участка завода «Метиз» Хлебниковым.
Созваниваюсь сначала с тренером. Отвечает неохотно, с тревогой. Почему? Ладно, выясним.
В большом просторном зале спортобщества «Труд» десяток здоровых мускулистых парней в массивных боксёрских перчатках на руках пружинисто кружат по полу и неистово лупцуют друг друга. Скляр поворачивается ко мне, отрывисто и нервно произносит, показывая
