и столько же в дороге я оброс щетиной, побриться еще не успел.
– Ни хрена себе, борода! – воскликнул амбал из встречного потока, пытаясь ущипнуть меня за щеку.
– Уйди, противный, – сказал я без выражения, хлопнув его по руке. – Я девушек люблю.
Он стал надуваться, но выдавить из себя так ничего и не смог, поток увлек его вниз. Что-то родил все же запоздало, но я уже не слышал. Дружки его загоготали, а их сержант прикрикнул:
– Гантауров, разговорчики! Отставить смех!
Тем же вечером Гантауров оттеснил меня к ленинской комнате и спросил:
– Ты там, на лестнице, что-то сказал, Борода?
Я мысленно поздравил себя с новым прозвищем, ощутив холодок в душе.
– Я пошутил, – ответил ему.
– Пошутил?
– Да. А ты разве нет?
Он не понял, что я иными словами спросил, не гомик ли он часом, и предупредил:
– Ты так больше не шути.
– Ты тоже.
– Чего-о?!
К счастью для меня, нас прервали, объявив построение. Гантауров на какое-то время оставил меня в покое, но подошел в спортгородке. Разница в весовых категориях была не в мою пользу. К тому же, как я слышал, Гантауров занимался какой-то борьбой. То ли греко-римской, то ли вольной. По правде сказать, я в них не разбирался. Воля ваша, есть в этом что-то неприличное, когда мужики тискают друг друга в объятиях, пытаясь завалить на пол… Наверное, про такого, как я, сказал Федор Михайлович Достоевский: «Красота в глазах смотрящего». Вряд ли он пахана в остроге, где сидел, имел в виду… Если Гантаурова объединить с Бочковым и Кисиным, могло б получиться отделение спортсменов-неудачников. Конечно, я знал, что в драке побеждает характер, а не масса, но меряться письками не возникало ни малейшего желания.
Однако опасения мои оказались напрасны. Гантауров к этому времени уже кое-что узнал обо мне и настроен был вполне мирно:
– Борода, ты, говорят, институт окончил? Сколько же тебе лет?
Я прищурился на него из ямы, которую откапывал, и сказал:
– Двадцать три года, возраст Иисуса Христа.
На лице у Горы отразилось умственное напряжение:
– Ты что-то попутал, Борода! Иисусу Христу было тридцать три года!
– Но, двадцать три ему тоже когда-то было…
– Гы-гы! Ну, ты приколист!.. А мне сколько дашь?
Я хотел ответить, что количество годов ему прокурор отмеряет, да не хотелось портить наметившееся потепление в отношениях.
– Двадцать два? – спросил.
– Девятнадцать! – расправил плечи он.
– Выглядишь старше, – признал я. Гора расплылся в улыбке. Я украдкой глянул на Серегу. Тот разделил мою скрытую насмешку над пацаном, который гордится тем,
