и Маргарита. Булгаков.
– «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь».
– Евгений Онегин. Пушкин, – зевнул Александр.
– «На свете нет ничего абсолютно ошибочного. Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время».
– Пауло Коэльо?
– Снова верно, – я хитро сощурилась, – а вот этот отрывок ты ни за что не узнаешь: «Я не искала его расположения, но мне невыносима мысль, что он есть где-то и плохо думает обо мне».
Акунин нахмурился. Я победно усмехнулась.
– Ты не можешь знать все, хотя бы потому, что ты парень и не читал роман «Гордость и предубеждения».
– Мы же вроде проходились по классике, – насупился Александр.
– Это она и есть. Классика женского сознания, я бы сказала.
Акунин скрестил руки на груди. Обиделся? Что ж, если он не умеет признавать поражения, это не должно испортить мне завтрак. Я положила на тарелку несколько закусок; выглядели и пахли они потрясающе.
– Сколько же ты все это готовил? – удивилась я.
– Пока ты спала. А спала ты…часов пять, я бы сказал. Сейчас должно быть около десяти вечера.
Я нервно хихикнула. Кухню заливал яркий дневной свет. Он всегда будет светить именно так, и никак иначе…Чтобы не думать о грустном, я откусила кусочек бутерброда и зажмурилась – вкуснотища!
– Учиффся на шеф-пофафа? – спросила я с набитым ртом.
– Нет, просто люблю готовить. Кулинария убивает время и хорошо подходит математическому складу ума: я всегда помню, что и сколько держать на огне и никогда не забываю рецепты.
Хоть и хвастливое по содержанию, это откровение прозвучало лишь как констатация факта.
Я уплетала вкусности за обе щеки, и вдруг мне пришла в голову мысль:
– Получается, продукты не могут испортиться? Если они тоже застряли во времени?
– Наверное, нет.
– Что ж, по крайней мере, нам не грозит голодная смерть, – я положила в рот крошечную тарталетку и зажмурилась, – ошень фкуффно!
Для убедительности я подняла вверх большой палец. Акунин тихонько посмеивался над моим волчьим аппетитом.
– Помогай, – я обвела взглядом еду, – я одна это не съем.
Улыбнувшись одним уголком рта, Акунин взял бутерброд.
– Мне нужно вернуться домой, – сказал он, – узнать, что с родителями и Настей. Это моя сестра.
Я мгновенно перестала жевать. Снова остаться одной? Немыслимо!
– Если хочешь, пойдем со мной, – предложил Акунин.
Я просияла.
– Да! Только оставлю записку.
Поставив точку, я отложила бумагу и запила чаем последнее печенье. Акунин грустно смотрел на меня, потом осторожно спросил:
– Ты думаешь, твоя мама…(я прямо-таки услышала на месте паузы слово «жива») не замерла, как остальные?
Я опешила. Конечно, нет! Как такое могло случиться с мамой? Да и папа, я уверена, не стал «манекеном», просто он в командировке,
