но и троим кабанам, было бы слабо пресечь жизнь мою! Да что там троим кабанам, это было бы слабо и Святой Троице!!! Зато, моя жизнь, более любого «древа смерти» и «леса смерти», чужих жизней пресекла, античным мойрам-паркам на зависть! И с тобой, кабанчик, я разделаюсь за трапезным столом!» – на хрупких крыльях надежды запорхала эта мысль в голове Ильича. Но, вскоре, председатель Совнаркома своим задом почувствовал, как тает и рушится «фундамент» под его ранее незыблемым «столпом». «Древо жизни» Ильича безнадёжно качалось, ещё безнадёжней и беспомощней для него, чем будь оно грот-мачтой тонущего корабля, с его персоной на её вершине. Ветка, на которой сидел Ильич, напоминала ему палку-скакалку, подобную тем, на которых деревенские мальцы резвятся-скачут по дворам. Хотя она и была значительно толще тех палок, а оседлавший её Ильич походил вблизи, скорее, на дубину стоеросовую, чем на мальца-удальца. Правда, сейчас Ильич и предпочёл бы быть несъедобной дубиной, чем съедобным мальцом. Но, равнозначно не пожелал бы он кабану, ни приятного аппетита в поедании вождя мирового пролетариата, ни того, чтобы кабан им подавился. Это дурная голова ногам покоя не даёт, а умная голова Ильича сама находилась в беспокойстве, но попусту ногами не болтала.
«Это моголы и персы увлекались сооружением укрытий на деревьях. На дереве пил вино и писал поэмы поэт Анвари, а мне вот писать-ссать охота, и не бумагу чернилами марать, а самому обмараться придётся! Когда я ухаживал за Инессой Арманд, я сожалел о потере волос на своей голове, и терял голову от любви к страстной брюнетке. А теперь вот кабанья щетина сама к моей голове хочет подобраться и окончательно лишить меня головы!» – печально подумал Ильич, и решился-таки ещё раз попробовать поделиться мыслями и чувствами с кабаном. – Ну что ты прилип, как банный лист к заднице?! Как будто я тебя не пулями в задницу ранил, а стрелой Купидона в сердце! Жаль, что из-за эволюции я не могу в образе человекообразной обезьяны разобраться с тобой, как самец с самцом, а вынужден в образе и подобии Господа Бога терпеливо взирать с высоты! Но не буди во мне зверя, гад, иначе ты пожалеешь!!! – возвысил голос Ильич, и умолк, едва не захлебнувшись слезами. Кабана же его мольба-угроза не остановила, и уже через несколько минут Ильичу казалось, что палочка-выручалочка-скакалочка, под его задницей, превратилась в необъезженного скакуна! Но он посчитал ниже своего достоинства следовать пословице: «Терпи казак, атаманом будешь!» А осознание того, что руки у него, хотя и не из жопы растут, но отнюдь не лучше мешающих плохому танцору ног; и долго не удержать «поводьев», и не усидеть в «седле», а если и удержишься, то с минуты на минуту «скакун загнанный» падёт, с собой на погибель увлекая – осознание всего этого, вызвало у него панику: – Помогите! Спасите!! SOS!!! – издал пронзительные вопли Ильич, сам себя оглушив. – Э-э-эх! Кому-то жизнь – копейка, а мне смерть «светит» пятаком, да ещё и кабаньим!! Э-э-эх! Я бы этот пятак любому, за любые деньги, в придачу, отдал!!! – малодушно закричал великий вождь. – Да чёрта с два, кто-нибудь
