часть острова – Марина Гранде, городок Капри и высокогорный городок Анакапри. Сегодня же, он решил прогуляться перед сном, дабы нагулять себе здоровый крепкий сон, и потому начал прогулку с семи часов вечера. Он прошёл по узким, похожим на коридоры, улочкам Капри, куда ненадолго забирается солнечный свет; вышел на площадь, возле которой живут рыбаки, а ветер щекочет ноздри запахом рыбы и водорослей. Уверенными шагами Ильич миновал площадь, и, невзирая на мелких торговцев, попадающихся на его пути и громко рекламирующих свои товары, продолжил свой путь, не отступая от намеченного маршрута по прекрасному острову ни на шаг, словно вёл за собой народы к апогею человеческого счастья – полному коммунизму. Было время, когда гидом его пути по острову был Горький, показавший ему руины двадцати императорских дворцов, из которых, если верить Тациту, 12 были когда-то дворцами (виллами) Тиберия, как раз по числу и именам олимпийских богов. А теперь, поднявшись к руинам самого роскошного дворца Тиберия, которые находились высоко над морем в восточной части острова, Ильич, шутки ради, грозным гласом и взглядом достойным Юпитера, поверг в трепет и бегство находившихся там туристов, и без того пребывавших под сильным впечатлением от развалин грандиозного дворца и рассказов о зверствах кровожадного Тиберия! Даже их гид не устоял на ногах, от неожиданности, и рухнул с обрыва.
«Раньше говорили: „короля делает свита“, а вот я любого могу сделать кем и чем мне угодно! И такое могу сделать, что все в штаны наделают и обделаются!! Нет, я отнюдь не подобие пирату Барбаросса, который в XV веке семь раз грабил и сжигал город Капри, но до Анакапри рук не дотянул – „семь раз отмерил, но так и не отрезал и не зарезал“. Я, любую высоту, шутя, беру! И ту, с которой иные падают, и ту, которую иным никогда не достичь! Для кого-то и США – венец творения, а для меня не только СШЕ (Соединённые Штаты Европы), но и СШМ (Соединённые Штаты Мира) сотворить, будет вполне штатной ситуацией!» – с весёлым самодовольством, подумал Ильич.
Вид, открывшийся Ильичу с развалин этого дворца, оказал на него даже более грандиозное впечатление, чем при прежнем посещении, в далёком 1910 году, когда гидом его был надоедливый Горький. Ильич даже громко свистнул от восхищения, не так громко, как свистят сильбадоры, испускающие звуковые волны на 11 километров, но зато так громко, как никогда прежде не свистел! Насчёт того, что, согласно народной примете, свистеть дома нельзя – денег не будет, Ильич не волновался. И отнюдь не потому, что это развалины «хаты» Тиберия, а не вилла Ильича, а потому, что, не веря в приметы, был уверен, что до полного коммунизма денег у него будет водиться столь же неисчерпаемо много, как неисчерпаемо это Тирренское море.
«Свистнул бы я так здесь в 1910 году, Горький улетел бы в море, от силы этого свиста, достойного свиста Соловья-разбойника! Эта штука, пожалуй, сильнее декламации „Буревестника“
