может, и не любят. А вот домик твой и участок всем очень даже по нраву. Мамаша-то твоя из города в деревню ни за что не вернётся. А значит, бабка тебе наследство отписала. Так что по местным меркам ты теперь, как ни крути, а завидная невеста получаешься – с приданым, – хохотнул Лёха.
От этих слов Тайке стало совсем противно. Ну почему люди такие корыстные?
– Ладно, всё равно это не по-настоящему…
Она решительно отворила калитку и вошла в сад. Радушный хозяин шагнул следом за гостьей. Он не увидел, как невидимый Пушок развернулся на Тайкином плече и – бэ-э-э! – показав Лёхе язык, прокурлыкал:
– Не слушай, Тая. Ерунду он мелет. Главное, что мы тебя любим…
Стоило Тайке переступить порог, как она сразу поняла: Лёха опасался не зря – в доме определённо было нечисто. Во-первых, она не почувствовала присутствия домового, без которого не обходилась ни одна деревенская изба. А тут даже молоко в блюдечке, стоящем на подоконнике, успело свернуться и высохнуть. Во-вторых, с потолка то тут, то там свисали лозы какого-то странного растения, листья которого были опутаны серой паутиной.
– Что это? – шёпотом спросила Тайка у Пушка.
Коловерша защекотал ей усами ухо:
– Не пялься ты так, за чокнутую примут. Эти кусты только нечисти да ведьмам видны, а для обычных людей их вроде как не существует.
– Да я уж поняла. Кто бы стал держать у себя дома такой рассадник паутины и пылищи, фу!
– Это разлад-трава. Растёт в тех местах, где люди вечно ссорятся. Или, наоборот, – все ссорятся там, где она растёт. Тут, знаешь ли, как в загадке про курицу и яйцо: не поймёшь, что раньше появилось.
Тайка украдкой подёргала зелёную плеть: ух, и прочная, зараза! И захочешь – не выдернешь, даже листочек не отщипнёшь. Она хотела спросить, не знает ли Пушок, как выполоть эту разлад-траву, но тут её как раз встретили с распростёртыми объятиями Лёхины родители. Пришлось знакомиться, расшаркиваться и садиться за стол.
Жили соседи небогато, но и не бедно. Обычно, в общем-то, жили. Если бы не эти покрытые паутиной заросли, их дом ничем не отличался бы от десятков других домов в Дивнозёрье: кружевные салфетки, белый тюль на окнах, хрустальные бокалы в серванте и рассохшиеся скрипучие половицы. Лёхина мама – Марина Андреевна – суетилась так, будто судьба её сына зависела от того, понравится ли Тайке запеканка. Отец, которого в деревне все называли просто Сансанычем, сменил привычную тельняшку на хорошо выглаженную рубашку – спасибо хоть галстук не надел, но и так выходило слишком уж официально.
– А мы и не знали, что у Алёшеньки девушка есть, – улыбнулась Марина Андреевна. – Проходи, Таюша, садись. Сейчас будем кушать.
– Ты, может, не знала, а я догадывался, – Саныч хмыкнул в усы.
– Это ты сейчас так говоришь, а сам удивился не меньше меня.
– Эй, мать, хочешь сказать, что я вру?!
– Ну вот, началось… – пробормотал Лёха, закатив
