.

      Он был уже почти с ними, но они еще не приняли его в свой круг. Особенно чувствовалось это за завтраком, который подавала Карла, поднявшаяся для такого случая из кухни. Новая горничная, которая явилась нынче утром, не подошла, по крайней мере по словам Фины.

      Фине так не терпелось узнать все подробности, что она, подавая на стол, не переставала расспрашивать Николь. Не то чтобы она не доверяла Лурса. Тут, возможно, крылось нечто более серьезное, чем недоверие. Она просто не знала его и боялась, как бы он не навредил!

      – А что он сказал?

      – Да ничего не сказал, Фина. Я его видела только мельком. Он выбрал отца своим адвокатом…

      А отец ел, пил, и рядом с ним, по обыкновению, стояла бутылка бургундского. Он охотно вмешался бы в беседу, да застеснялся. Однако заметил:

      – Я увижусь с ним сегодня в тюрьме… Если вы, Николь, хотите ему что-нибудь передать…

      – Нет… Или, вернее, скажите ему, что полицейские сделали у них обыск, но ничего не обнаружили…

      Самое удивительное было то, что Карла теперь вертелась возле Лурса, как пес возле нового хозяина.

      – А в котором часу вы с ним увидитесь? – спросила Николь.

      – В три…

      – А мне нельзя его повидать?

      – Сегодня нет. Завтра я направлю просьбу судье…

      Все получалось пока что неловко, как-то неуверенно.

      Но, пожалуй, еще показательнее, чем все эти разговоры, был один факт, до того мелкий, что даже Фина ничего не заметила, хотя именно он свидетельствовал о том, что в доме повеяло чем-то новым.

      Лурса выпил примерно полбутылки. А обычно к этому времени он уже успевал выпить целую и доканчивал ту, что ему ставили на стол. Когда Лурса потянулся за бутылкой, Николь взглянула на отца. Он почувствовал ее взгляд, понял, что он означает… На миг его рука застыла над столом. Но все же он налил себе вина, налил меньше четверти стакана, будто устыдясь чего-то.

      А через несколько минут он прошел к себе в кабинет, где сегодня утром даже не успел поставить греться бургундское.