деревенской кузне, крупные, с непривычно угловатыми загнутыми изломами, но настоящие помощники, чётко выполняющие свою роль.
Так вот, войдя в избу, видишь главное в ней – большую русскую печь, занимающую практически всю центральную часть, немного сдвинутую в сторону кухни.
Если обходить печь слева, попадаешь на небольшую кухню, где вдоль стены стол, небольшое оконце, выходящее на соседский огород, а напротив окна как раз и располагался собственно свод печи. Его постоянно подбеливали, и всё равно с каждым растопом чёрный нагар (бабушка говорила «сажа») появлялся по верху белых кирпичей: дрова закладывали прямо в свод, причём для жара дрова выкладывали колодцем, для готовки еды – костром, если я не путаю.
Разжигали печь всегда лучинками и кусочками бересты – коры берёзы. Как же обворожительно было смотреть на горящие и шкворчащие, стреляющие маленькими искорками дрова – бабушка подмечала: «это еловые», – сидя на лавке, положив голову на стол, болтать ногами и наблюдать, как бабушка стряпает шанежки с картошкой и брусникой.
Сбоку у печи стояли кочерга, чтобы шерудить горящие дрова, и несколько видов ухватов для разного размера глиняных горшков – крынок.
Проход из кухни отгораживал бабушкину кровать в самом углу дома сатиновой занавеской, и её комната, или, как бы сейчас сказали, «её личное пространство», составляла четырёхугольник размером два на полтора метра.
Опять же через занавесочку из бабушкиного угла был выход в основную комнату, где слева у занавески стояла ещё одна кровать, на которой спали Рая и Света – младшая дочь и внучка бабушки.
В красном углу дома на высоте человеческого роста висел иконостас, украшенный самоткаными вышитыми белыми рушниками, то есть полотенцами, и стояла стеклянная стопочка для свечей. Вдоль обеих стен красного угла были установлены скамьи и между скамьями деревянный сколоченный стол.
Со скамьи, над которой и висел портрет бабушки и дедушки в свадебной одежде, сделанный после венчания, чёрно-белый и раскрашенный цветной обрамляющей рамкой, были полностью видны полати, располагавшиеся над входом и над печью до середины дома.
На полати вела узенькая, покрашенная в зелёный цвет деревянная без пробелов лесенка в несколько высоких ступенек. Взрослые на полатях в полный рост ходить не могли, только ползком, – это был мир маленьких.
Уже будучи большим, в один из последних приездов в деревню пробовал выспаться на полатях, но того детского очарованья не получил, лазить надо на карачках, да и живность покусывала: избавиться от клопов на полатях очень тяжело.
Да, с полатей виден большой крюк, вкрученный в матицу – центральную потолочную балку, – на который подвешивалась детская люлька на длинной жерди из сухой, как правило еловой, ветки. Люльку ещё маленьким видел в сарае среди ненужного, но «жалко выкидывать» хлама. Она выдолблена из цельного куска дерева и напоминает корыто, но побольше; только теперь понимаешь, что мама,
