потакали, – представляя себе быт прежних хозяев – беседуя, рядом остановились две брюнетки в армейской униформе.
– Точно. Ничего не запрещалось, а если что: голову гильотиной…, – и обе барышни, показав – как ему увиделось: свои скошенные на сторону лица громко рассмеялись. Видимо важным для них было и то, чтобы именно он обратил внимание. И тонкий заметил, услышав следом трубный – а не их “не бас”: – А тебе указывают! Убить за такое…
– Точно! – зашептал стройный своим дисконтирующим тенорком: – Если бы только была возможность. Так бы и сделал, и спасибо сказал.
Сразу(!), будто ждало проведение: какой-то чумазый и кудряво-волосатый мальчишка-выскочка, появившись словно из-под земли – а по факту, из-за широченной спины очередного многочисленного прохожего; в общем, этот невысокий и прихрамывающий, умудрился так точно и пресильно ударить своим – будто железным бортом, более слабое и физически недоразвитое плечо несостоявшегося художника; что он страстно завыл. Но другой, естественно не заметил – при существенной разнице контактирующих; чаще проигрывает меньший. Вот и ударивший не стал останавливаться, а также по-ребячески – проворно вбежал в этот самый дворец; что потиравшему ушибленное место почудилось: учувствуй тот в олимпиаде по бегу, обязательно установит новый порядок – вернее, новый мировой рекорд.
– Ах-ты! – вырвалось у стонущего самоучки. И нисколько не задумываясь, его ноги рванули следом. Видимо захотели помочь пострадавшему телу нападдать подростку, за такое наглое обращение. А может, и случайное невежество; поскольку по существующим тогда европейским нормам, агрессию искусно скрывали. Это потом, все кардинально измениться…
Однако милая – с мелкими кудрями фрау на входе; остановив – словно стальными – капиталистическими руками не тонко намекнула:
– Билет нужен… юноша, чтобы попасть в храм западноевропейского искусства. В общем, хочешь глазеть на экспонаты и интерьер, – плати!
– Я австриец и немец, – гордо – как показалось, заявлял обиженный гость: – Поэтому имею право смотреть на завещанное нам искусство.
Улыбка и снисхождение к глупцу совокуплялись в ее словах: – Вообще-то, у нас культурная страна. Мы не делимся по национальности: перед Богом все равны; поэтому, заплатить тебе все равно придётся.
– Ты посмотри: снова черная запрещает?! – в голове повторно возникали чужие слова. Переварив их, обиженный заявил:
– Это никуда не годится! Если запрещается видеть, то зачем они здесь?
Да, понимание такого факта, превращалось в ледяной душ. Ушат – как говорят еще: был неприлично полон. И все же не остывая под ним, гражданин не заметил или просто не придал должного значения: какая-то вселившаяся сила сперва порылась в нем: в мыслях и желаниях; а затем и в тощих карманах. Следовательно, не очень удивился, когда сам(!) – выбрав оттуда последнюю мелочь; своей левой безвольной передавал
