тяжелую дверь, прошел через холл и оказался в главном зале. Полупустое помещение редко использовалось по назначению – Монке не часто принимали гостей. Обычно Аян с братом ели на кухне, вместе со старой домоправительницей. За редкими семейными ужинами Сейт вместе с сыновьями садились за чересчур длинный стол, накрытый тонкой шерстяной скатертью.
Вдоль стен зала пылились пузатые кадки с желтоватыми папоротниками, а на высоком потолке, освещенная лампами в затертых канделябрах, тускнела пыльная фреска. Она показывала сакральный для шахрайцев Переход. Центр картины занимали Святые Копатели и их последователи. Вокруг них клубилась густая серая туча – так художник представлял Великую Вакцинацию. Тут и там из ядовитого облака торчали части человеческих тел. Самые близкие к туче беженцы мало походили на людей: у одного – длинные, до пола, руки. У другого – четыре ноги или две головы. И почти у всех – красная бугристая кожа и изуродованные лица.
Святой Копатель Шанша и его жена Сулу вели толпу в подземные тоннели Шахрая. Сулу держала на руках младенца в кислородной маске – будущего Первого Губернатора. Беженцы несли семена, инструменты и книги, вели за собой коз, овец и других животных. Шахрайцы гордились своими предками, сумевшими сохранить знания о науке и устройстве Мира.
Великая Вакцинация стала мифическим монстром, о котором слагали страшные сказки. Она была одновременно и конечной точкой существования старого мира, и началом Шахрая. Что из событий Перехода было правдой, а что суевериями, Аян не знал, но в нем глубоко укоренился ужас его предков перед Поверхностью.
***
Аян и Мирас, по указу отца, спустились навестить мать. Оба юноши склонились перед статуей Лии Монке в семейной усыпальнице, что находилась под домом, в сырой горной ложбинке. В ногах выстроенных скульптур стояли урны с прахом. С потолка свешивались переливчатые сталактиты, а бирюзовое озерцо отражало скорбные лица почивших предков.
– Думаешь, свадьбу скоро сыграют? – спросил Мирас.
Аян раздраженно покосился на него. Братья походили друг на друга внешне, но в чем-то сильно отличались. Мирас пошел в мать и обещал вырасти не высоким, но широкоплечим. Коротко стриженные волосы были такими же темными, как у брата, глаза чуть светлее, а черты лица мягче.
– Уж отец постарается, – фыркнул Аян. – Тем более, Рании уже пятнадцать, как и тебе.
Он не злился, но текст молитвы святой Сулу все равно вышибло из памяти. «…страдание мое и скорбь моя, да вознесутся к Миру над Мирами, где…» Только он настроился, как Мирас снова его прервал:
– Отец поступил так, потому что…
– Потому что он не помнит себя на моем месте! – огрызнулся Аян. —Когда дед запрещал ему жениться на матери, он поступил по-своему. А скоро, – он повернулся к брату, – отец займется и тобой, если еще этого не сделал.
– Да я и не против, – Мирас пожал плечами.
– Нет,
