грязного белья. Это белье он подложил генералу под голову, прикрыв уши, а мешок напялил ему на ноги и затянул шнуром.
– Облегчили? – спросил, подойдя, милиционер. Он покачал головой и заметил мрачно: – А не умерла Россия-матушка, не-ет!
– Милый человек! – взмолился Шестериков. – Ты постереги тут, чтоб его хоть из бекеши не вытряхнули. Тогда уже пиши похоронку. – И так как он привык вознаграждать человека за труды, то подумал, что бы такое предложить милиционеру. Из содержимого вещмешка ничего, как видно, того не заинтересовало. – Тебе жрать охота?
– А кому неохота? – откликнулся милиционер угрюмо.
Шестериков, опять не колеблясь, достал из-за пазухи свою горбушку и, только малый краешек отломив, подал ее стражу. Тот ее принял, не благодаря, и это Шестерикову даже понравилось.
– Только ты недолго, – сказал милиционер. – Всем, знаешь, драпать пора…
…Зенитчиков оказалось двое: один – совсем молоденький и, как видно, необстрелянный, весь в мыслях о предстоящем испытании, другой – постарше и поспокойнее, с рыжими гренадерскими усами. Шестериков спросил, кто у них за командира, – по петлицам оба были рядовые.
– А нам командира не надо, – сказал тот, кто постарше, выуживая ложкой из консервной банки мясную какую-то еду. – Чего нам тут корректировать? – Он кивнул на зенитку, стоявшую стволом горизонтально – к повороту, из-за которого все ползла человеческая лава. – Как покажется коробочка – шарахай ее в башню и в бога мать. И спасайся, как успеешь.
Банка у них, видать, одна была на двоих, и молодой внимательно следил, не переступил ли старший за середину. Старший ему время от времени ложкой же и показывал – нет еще, не переступил.
– Чего ж вам-то спасаться, – подольстился Шестериков, стараясь на еду не смотреть. – Вон вы какая сила!
– А это еще неизвестно, – сказал кто постарше, – станина выдержит или нет. Мы из нее по горизонтали не стреляли ни разу.
Просьбу Шестерикова они выслушали с пониманием и отказали наотрез.
– Ты погляди, – сказал молодой, – много ли у нас снарядов.
Снарядный ящик, из тонких планок, как для огурцов или яблок, стоял на снегу подле зенитки, и в нем, поблескивая латунью и медью, серыми рылами головок, лежало всего четыре снаряда.
– Только по танкам, – пояснил старший, – даже по самолету нельзя. Иначе трибунал.
– Братцы, – сказал Шестериков, – но тут же случай какой. За генерала – простят.
Они пожали плечами, переглянулись и не ответили. Но старший все же подумал и предложил:
– А вот к генералу и обратись. К нашему генералу. Его приказ – может, он и отменит. В виде исключения.
– Вообще-то, навдряд, – сказал молодой. – Генерал, он больше всего танков боится. Но уж раз такой случай…
– А где он, ваш генерал?
Старший не повернулся, а молодой охотно привстал и показал пальцем:
– А
