вони.
– Без нарывов, ага, в виде массовых выступлений толпы с арматурными прутьями. – Только это держало Чугуева.
– Вячеслав Алексеич, придется его в изолятор, – с дежурной интонацией главного врача продиктовал Ермолов санитару. – И посмотрим, кому тебя надо, трибун ты народный, в этой самой толпе. Может, эта толпа нам сейчас аплодировать будет, в последний путь тебя, родного, провожая. – И как раз, подгадав, пароходом у него под рукой загудела «моторола» массивная. – Да!.. Ну и что?.. Вотжежматьтвоюа! – И затлелось в его немигающих ровных глазах разумение: что-то сделалось там, на земле, в сталеварном бродильном котле заоконном, не так; с говорящей трубкой у уха, проворно вскочил, выбрел на этот трубочный голос к окну, повернул жалюзи, запуская вовнутрь стальной, полосующий, режущий свет комбинатского утра. – Вот порода-то, а! – С недоумением брезгливым вглядывался сквозь щели в заклокотавшую могутовскую лаву, в шевеления червей земляных, столь устойчивых к перепадам давлений и температур. – Это мозгом каким обладать надо, а? За кого лбом об стенку, бараны? Вас же этот хозяин как только не драл, с перестройки годами дерьмом вас без хлеба – и чего, за него? – Обернулся на Сашу с каким-то насилу смиряемым непониманием: – Объясни мне – вот как?! Как ты их сагитировал? Как они вообще тебя сами до сих пор еще не разорвали? Это ты им про нас – что вредители с Запада, марсиане, масоны, Пентагон нас заслал? Это ж каким дерьмом должны быть бошки набиты вот у этого народа, чтоб верить в эту большевистскую риторику о расхитителях народного добра? Что ж, вечно надо с ветряными мельницами драться и вечно, тварь, страдать не от того, что реальной причиной твоих бедствий является? Проблема же в одном хозяине конкретном. Нет, образ врага себе надо придумать, буржуев, которые во всем и виноваты – в том, что ты сам работать не умеешь и не хочешь, с молочной кухни, с мамкиной, блин, титьки! – А ты пойди им это объясни! – Саша почуял подымавшую его, в нем распускавшуюся силу: нет, он не хрустнул, он не камушек в углановском ботинке, не своротить его, не выломать отсюда, пусть эту прочность придавала – ни за что и вопреки чугуевским «грехам» – ему сейчас могутовская масса, которая не за него стояла – за себя, но вот и за Чугуева ведь тоже.
– Чему ты радуешься, дебил, чему?! – Рука Ермолова взметнулась вспугнутой птицей – мазнуть его по морде скрюченными пальцами. – Пускай твой дом сгорит, по логике, лишь бы у нас корова сдохла? Живых людишек под бульдозер подставляешь – и не жалко?
В дверь постучали – всунулся поживший, с непримечательным лицом и стертыми о снайперский прицел глазами:
– Андрей, обложили. Не менее двух тысяч человек. Настрой агрессивный. Возможен силовой контакт. Самим с территории не выйти. Если без мокрого, тогда задавят массой.
– А если с мокрым, то на части разорвут. – Ермолов уже не присаживался, туда-сюда шагами мерил кабинет.
– Они хотят, чтоб этот ихний вышел к ним и подтвердил, что вы тут ничего
