тяге, все раскаляющей и раскаляющей всем мозг.
– Валерку – видел?! Сына?! – Один лишь он, Чугуев, поперек течения становится. – С тобой был – ну?!
Нет сил вздохнуть, растет оборванное чувство к сыну в пустоту. И видит: вон несут кого-то на руках – и что-то вклинилось рывком меж тесных ребер, как стамеска в щель, и с каждым скоком внутрь просаживало, как побежал вот к этим четверым, связанным ношей, туловищем чьим-то… нет, не Валерка, щуплый для Валерки. Ну а Валерка где ж тогда?! и выперлась из толчеи еще четверка санитаров:
– Ну вот, Семеныч, принимай. В полном комплекте механизм, вроде исправный, не разобранный.
И обвалился перед сыном на колени: разбито все, валун, надутый кровью, – не лицо, но шевельнулся, замычал, дубинушка, и сразу истине исконной подтверждение, что если умер человек, это надолго – если дурак, то это навсегда:
– Это мы что? Согнули нас, хозяева?! С земли своей, с завода отступили?! – В бой снова вырвется, вырвидуб несломанный, огромной неваляшкой чугунной поднимается, руки товарищей, как плети, сбрасывая с плеч, – насилу вновь его в шесть рук дается усадить.
– Тих, тих, Валерка, тих! Ты посиди маленько. Это тебе башку, видать, встряхнули здорово. Дай только срок, Валерка, – будет! Отольются им наши кровавые слезки – умоются!
И слышит он, Семеныч, это все, с новой силой страха понимая: не удержать ему и никому вот эту безмозглую немереную силу молодых, которая сейчас, в них запертая намертво, ни на какое созидание быть направлена не может, и только так они сейчас и могут ответить власти, жизни вот самой на унижение и бессмыслицу существования своего – лишь беззаконно и уродливо, лишь кулаками, смертным боем.
– Стой, мужики, нельзя нам по домам сейчас! – откуда ни возьмись Степаша опять рабочую ораву баламутит. – А что с заводом может за ночь – не подумали?! А то, что опечатают все за ночь приставы с ментами! Все входы-выходы задраят изнутри! Такое может быть? Реально! Сейчас уйдем – обратно не зайдем! А для чего же выдворяли нас дубинками? И пустят только тех, кто в ножки им поклонится! Кто акции свои отдаст, вот только тот в родной свой цех иди горбаться дальше!
– Ну так а что нам, как?! Что ли вот к мэру с красными знаменами? Или на рельсы, как шахтеры: Ельцин пусть услышит?!
– Да что ж мы лаз на свой завод, пока не поздно, не найдем? – Степаша наущает. – Пока они там чухнутся-освоятся, а мы тут все, каждую трещинку в заборе – как у жены спустя пять лет совместной жизни!
– Так это ж вон сейчас мы – через третий ККЦ! И по путям через депо к заводоуправлению!
– Вот именно! Но только надо, чтоб сейчас! А как залезем, уже сами все входы-выходы заварим изнутри. Завалим так – бульдозером не сдвинуть! Ну, мужики, желающие есть? – Степаша бешено глазами всех обводит, а все и так уже чуть не дерутся за место в этой группе штурмовой: «Я! Я, друг, я! Да хоть сейчас меня бери – о чем базар?!»
Ну и Валерка, битый-перебитый, – мозг из ушей
