марше. И вроде тень, еще черней, чем обнимающая тьма, там завиднелась впереди, на храмовой зиявшей высоте. И загорелась огненная точка, словно глаз, – ну зрачок сигаретный, понятно, – и все равно вот жуть прохватывает, необъяснимый холод, ужас тот из детства, когда их всех в кроватках на ночь Гугелем пугали.
– Э, слышь! Ты кто там такой?! – Степаша шепотом, шипением выкрикивает.
И железный удар им в ответ, сигаретный зрачок полыхнул на затяжке опять и царапнул тьму огненной пылью.
– Слышь, не молчи там, чучело, дай голос!
И ничего – молчание… гром железный в вышине – человечески необъяснимый хохот всем в уши ломится, гнет лопатой к земле. Вот будто ковш у них над головами свои стальные жвала расцепил, с пятиэтажной высоты обрушив металлоломную проламывающую груду, будто состав чугуновозов с рельсов опрокинулся и покатились под откос, взрываясь, шлаковые глыбы – и увидели: не человека, незыблемо вросшего в сталь меж мостками и кровлей, не бывает таких, не бывает башки у людей на такой высоте, не бывает трех метров от макушки до пяток. Освещалась костистая морда-череп затяжками, нос остался, но будто в лице – одна кость или только литое железо.
– Кто ты, кто?! – сквозь катящийся хохот, загулявшее эхо Степаша надсаживается – голос рвется сквозь щель и уже не проходит, у губ обрывается.
– Хозяин твой, хозяин! Новый, старый и вечный! Бог всех богов твоих чугунных, сталевар!
– Гуг… гу… гу-гуг-г-гель!.. – самый зеленый из всех них, штурмовиков, вмиг дурачком становится, от стужи помертвев, крик из себя насилу выжимает, обеспамятев.
– Я его сейчас, этого Гугеля! – Никаких великанов, чудовищ, восходящих из донных отложений наследственной памяти, не боится Валерка. – Фонарь мне, фонарь! Счас посмотрим, какой это Гугель! – И срывается с места, к которому всех приварило; свет фонарный – рывком в потолок, на мостки: кто бы ни был там, что за шутник великанского роста, человек или не человек – мимо лесенки спустит сейчас за такую потешку глумливую… только нет никого уже на верхотуре – пустота в белом поле наведенного света. И вот кто это был? Или что это было?
Как рассудок миллионов современных хозяев компьютеров, тепловизоров, атомных станций приколочен гвоздями «НЛО» и «пришельцы» к действительности и во многих местах подымаются ночью могильные камни, исцеляет святая вода и душистой смолой сочатся иконы, так свои есть в Могутове у железных предания о всегдашнем присутствии, осязаемом веянии силы, и одно из них, главное, страшное, как и все, во что верят язычники, – о хозяине подлинном, первом комбинатском директоре Гугеле, людоеде гигантского роста, что стоял в 31-м над самой котлованной бездной на Магнитной горе, и решал, сколько русских положить в основание завода, и клал – сваебойной рукой – рядовых той бесплатной трудармии без разбора на зэков и истово-пламенных добровольцев строительства, деревнями, родами, бараками непрерывно подбрасывал в адову топку – от мигнувшей во мраке ледяной искры Замысла до алтарного зарева, грохота непрерывного тока броневого
