называли – «девчонки с улицы Светлячков». Давно это было, больше тридцати лет назад, но сейчас, когда она, лежа в постели, прислушивалась к гулу снежной бури за окном, казалось, будто с тех пор не прошло и дня.
За последнюю неделю (без сомнения, худшую в ее жизни) она совершенно разучилась отделять себя от своих воспоминаний. Слишком часто 1974-й возвращался во сне: она снова становилась школьницей, взрослеющей в тени проигранной войны, снова вместе с лучшей подругой мчалась на велосипеде сквозь темноту, настолько густую, что сама себе казалась невидимой. Даже их улица – в сущности, не более чем отправная точка в этой ретроспективе – оживала перед глазами в мельчайших подробностях: вот она серой асфальтовой лентой петляет между травянистых склонов, а в канавах по обе стороны стоит темная, мутная вода. Когда-то давно, еще до того, как они познакомились, ей казалось, что эта улица и не ведет никуда – так, обычная проселочная дорога, названная в честь насекомых, которых сроду не видывали среди непролазной зелени и необъятной синевы этих мест.
Лишь потом они посмотрели на эту дорогу глазами друг друга. Стоя плечом к плечу на вершине холма, смогли за стеной леса, за рытвинами и колдобинами, за далекими заснеженными горами разглядеть все те места, где однажды окажутся. Живя по соседству, они ночами выскальзывали из своих домов и встречались на дороге. Сидя на берегу реки Пилчак, курили краденые сигареты, вместе плакали под песню «Билли, не геройствуй»[1] и рассказывали друг дружке абсолютно все, сшивали свои жизни воедино, и к концу лета никто уже не мог толком разобраться, где заканчивалась одна девочка и начиналась вторая. Никто и не разбирался, их знали просто как Талли-и-Кейт, и больше тридцати лет эта дружба составляла фундамент их жизней – прочный, надежный, долговечный. Музыка с годами менялась, но клятвы, данные на улице Светлячков, оставались в силе.
Лучшие подруги навеки.
Они всерьез полагали, что это навеки, представляли, как старухами будут вместе сидеть в креслах-качалках на скрипучей веранде, вспоминать былые времена и весело хохотать.
Она, конечно, давно осознала свою ошибку. Вот уже год твердила себе, что все в порядке, что вполне можно обойтись и без лучшей подруги. Иногда у нее даже получалось в это поверить.
А потом она слышала музыку. Их музыку. «Прощай, дорога из желтого кирпича». «Меркантильная». «Богемская рапсодия». «Пурпурный дождь». Вчера в супермаркете у овощного прилавка ее настигла дурацкая магазинная версия песни «У тебя есть друг»[2], и она вдруг расплакалась – прямо над ящиком редиса.
Она откинула одеяло и осторожно, стараясь не потревожить спящего подле нее мужчину, выбралась из кровати. На мгновение замерла, разглядывая его в полутьме. Даже во сне он выглядел встревоженным.
Она взяла телефон, вышла из спальни и, пройдя по залитому тишиной коридору, ступила на веранду. Постояла, вглядываясь в бушующую непогоду, собираясь с духом. Затем набрала номер, такой знакомый, и все думала, что же скажет своей бывшей лучшей подруге, как начнет их первый разговор после многих месяцев молчания. Неделя была такая дурацкая… Жизнь на глазах разваливается… А может быть, просто Ты мне нужна.
Где-то на другом берегу темного, бушующего залива звонил телефон.
Часть первая
Семидесятые
Королева танцев Юна и прекрасна, Ей всего семнадцать[3]
Глава вторая
Для большей части страны 1970-й был годом беспорядков и перемен, но в доме на улице Магнолий вопреки всему царили порядок и постоянство. Сидя на холодном деревянном полу, десятилетняя Талли строила из конструктора «Линкольн Логс» домик для своих куколок «Лидл Кидлз»[4], которые мирно спали, устроившись на розовых бумажных салфетках. У себя в комнате она могла бы послушать «Джексон Файв» – у нее была пластинка и детский проигрыватель, – но здесь, в гостиной, не водилось даже радио.
Бабушка музыку не жаловала, о телевидении и настольных играх тоже была невысокого мнения. Почти весь день она проводила с пяльцами в руках. Расположившись, совсем как сейчас, в кресле-качалке у камина, она умело орудовала иголкой, а под Рождество относила скопившиеся вышивки – больше сотни, и почти все с цитатами из Библии – в церковь, где их продавали на благотворительных ярмарках.
А дедушка… его было совсем не слыхать. После инсульта он только и делал, что лежал в постели да время от времени звонил в колокольчик. Лишь в эти моменты Талли видела, чтобы бабушка куда-то спешила. Едва заслышав звон, она с улыбкой восклицала: «Боже ты мой!» – и убегала по коридору с такой скоростью, на какую только были способны ее обутые в шлепанцы старые ноги.
Талли взяла игрушечного тролля с желтыми волосами и Каламити из «Лидл Кидлз» и, тихонько мурлыкая
Строчка из песни
