еще и закурила на глазах у матери, посмотрела, что она на это скажет.
Мама пошарила в бездонном кармане юбки и достала сигареты. Прикуривая, она все не сводила взгляда с Кейт.
– Ты знаешь, что я тебя люблю, во всем поддерживаю и никому не позволю тебя обижать. Но, Кейти, я не могу не спросить: чего ты ждешь?
– В смысле?
– Ты целыми днями торчишь дома, читаешь и делаешь домашку. Разве так с людьми знакомятся?
– Да никто не хочет со мной знакомиться.
Мама ласково погладила ее по руке:
– Не стоит сидеть и ждать, пока кто-нибудь другой придет и изменит твою жизнь. Вот ради чего женщины вроде Глории Стайнем жгут бюстгальтеры[13] и устраивают демонстрации в Вашингтоне.
– Ради того, чтобы я могла завести друзей?
– Ради того, чтобы ты могла стать кем угодно – кем захочешь. Ведь вашему поколению так повезло. Можете выбирать, кем быть. Но иногда ради этого приходится рискнуть. Сделать первый шаг. Я одно могу сказать: сожалеть в жизни приходится только о том, на что когда-то не решилась.
В голосе матери Кейт вдруг почудилось что-то непривычное, в слове «сожалеть» звякнула нотка грусти. Но, впрочем, что могла мама знать о кровавой борьбе за популярность в старшей школе? С тех пор, как она сама была подростком, сто лет прошло.
– Ага, как же.
– Это правда, Кейтлин. Однажды ты поймешь, что я вовсе не так глупа, как тебе кажется. – Она улыбнулась и снова коснулась руки дочери. – Вот будешь в первый раз просить, чтобы я посидела с твоими детьми, тогда и поймешь – если, конечно, ты такая же, как все женщины.
– Ты о чем вообще?
Мама рассмеялась, хотя Кейт ничего смешного в этом не видела.
– Я рада, что мы поговорили. А теперь иди, знакомься с соседкой. Вы подружитесь.
Ага. По-любому.
– Рукавицы только надень, горячо.
Класс. Еще рукавиц не хватало.
Кейт подошла к плите и уставилась на красно-коричневое месиво в прямоугольной форме. Медленно, точно во сне, оторвала кусок фольги, накрыла запеканку и подвернула края, затем натянула толстые стеганые рукавицы, которые сшила тетя Джорджия. С запеканкой в руках она подошла к задней двери, сунула ноги в свои убогие, прикидывающиеся модными ботинки и по вязкой, чавкающей дорожке зашагала к соседнему дому.
Дом, построенный в форме буквы «Г», низкий и длинный, точно приплюснутый, стоял задом к дороге. Крыша из дранки вся поросла мхом. Некогда белые стены давно не видели краски, водосточные желоба забились листьями и сучьями. Здоровенные кусты рододендрона заслоняли почти все окна, разросшийся можжевельник окружил дом колючей зеленой стеной. За этим садом много лет никто не следил.
Кейт остановилась у двери, сделала глубокий вдох.
С трудом удерживая запеканку одной рукой, она стянула со второй рукавицу и постучала.
Пожалуйста, пусть никого не будет дома.
Почти сразу же внутри раздались
Глория Стайнем (р. 1934) – американская журналистка и политическая активистка, одна из лидеров феминистского движения конца 1960-х – начала 1970-х. Фраза отсылает к знаменитой акции 1968 года: протестуя против проведения конкурса «Мисс Америка», активистки сжигали символы угнетения и овеществления женщин – корсеты, номера журнала «Плейбой» и т. д. Стайнем в этой акции участия не принимала.
